– Пошел наверх! Веди лошадей прямо к крыльцу, да ругайся погромче. Тимоша, иди первым, пальни по кустам разок - как если бы там кого приметил.
Тимофей кивнул и направился к каменной лестнице.
Устин с Ушаковым сгребли тарелки и супницу в рогожу, осторожно погрузили ее обратно в яму, пока закидывали землей - раздался выстрел.
– Утоптать, все сделать, как было, бочата сверху нагромоздить, - велел Архаров. - Федя, слушай меня. Может статься, нам повезет наконец - те, кто эту кашу заварил, решал, что мы все отсюда убрались, и вновь здесь сойдутся. Ничего не затевать! Слушать, глядеть, запоминать, пойти следом. Я вас тут надолго не оставлю - пришлю подмогу. Да и Тимофей с ребятами тут поблизости будут. Знак - мяв кошачий. Петров, Ушаков, пошли отсюда…
И, поднимаясь по лестнице, обер-полицмейстер вдруг заорал благим матом:
– Да что за блядство такое! В нижний подвал к Шварцу всех отправлю! Кто додумался, будто тут шуры слам прячут? Днем, что ли, поглядеть не могли?! К монаху на хрен таких полицейских! Кого вы тут увидеть чаяли, хрен вам промеж глаз?!
И пока поднимался по лестнице, пока ему подводили коня, обер-полицмейстер крыл архаровцев весьма разнообразными сочетаниями общеизвестных слов. Речь его сводилась к тому, что его напрасно вызвали туда, где ничего нет, не было и никогда не будет, окромя рухнувших на голову кирпичных сводов.
Наконец Архаров с Клашкой поехали в сторону Никитских ворот, а Тимофей, Устин и Сергей Ушаков разбежались, перекликаясь и создавая видимость большого количества народа.
– Ну-ка, Иванов, скачи в контору, - порядочно отъехав от Гранатного переулка, вдруг сказал Архаров. - Вели Гришке запрячь телегу. Кто там дневальные - пусть вместе с ним на телегу сядут и едут сюда. Надобно поскорее мертвое тело забрать к нам в мертвецкую…
В чем причина спешки - Клашка не понял. Архаров и сам не сумел бы объяснить ее вразумительно. А только ему казалось, что с телом - неладно, и чем скорее оно окажется в мертвецкой и будет отмыто от сажи - тем лучше.
Клашка ускакал. Архаров так и остался, не давая коню никаких приказов, не посылая вперед, но и не удерживая на месте. Почтенный спокойный мерин встал, опустив голову, и замер без движения, а обер-полицмейстер на нем также не шевелился, и оба представляли собой образец для конной статуи.
Архарову виден был храм Феодора Студита, виден был и дом близ храма, где во втором жилье горели два угловых окошка. Возможно, это была спаленка Варюты Суворовой; возможно, сам Александр Васильевич только что вернулся и, никому не дав о том знать, поспешил домой, к жене; возможно, они были там вдвоем… Он заслужил это право - примчаться к женщине, которая готовится родить ему ребенка, и Архарову стало грустновато от мысли, что сам он разве что в Пречистенский дворец спешит или к Волконскому на Возвиженку.
Такое томное настроение неминуемо должно было навести на мысли о Вареньке Пуховой, но тут со стороны Гранатного переулка раздались выстрелы.
Архаров даже обрадовался - сейчас загадочные обстоятельства могли наконец проясниться! Шпор он на башмаках, понятное дело, не носил, потому ударил мерина каблуками в бока и с немалым трудом поднял его с ленивой рысцы в галоп.
Ловушка сработала, кто-то в нее, кажется, попался!
Когда он при выходе из подвала устроил шум, велел Тимофею стрелять по бурьяну, сам орал, как умалишенный, то цель он имел одну: отвлечь внимание тех, кто, несомненно, наблюдал за архаровцами, от арифметики. Эти супостаты, что прятались во мраке, скорее всего, наблюдали в какую-то дырку за поисками и выкапыванием сервиза. Странное шумное поведение обер-полицмейстера и опасность должны были отвлечь их от простейшего подсчета: в подвале было семь человек, наружу вышли пятеро…
Мерин был бестолков - как сперва с трудом понял, что от него хотят галопа, так потом - что нужно остановиться. Архаров соскочил с него уже у самого крыльца, сильно удивившись, что чертова скотина не прошибла башкой закопченную стенку. То-то было бы грохота!
В подвале галдели знакомые голоса.
– Эй, света мне! - заорал обер-полицмейстер, уже наощупь спускаясь по каменной лестнице. - Оглохли вы, любить вас всей ярмаркой под гудок да волынку?!
Внизу появился Устин с фонарем.
– Ваша милость, я не виноват! - сразу воскликнул он. - Я за длинным погнался, так он прочь побежал, а откуда этот взялся - Христом-Богом, не ведаю!
– Кто еще взялся?
– Пузатый, ваша милость!
– А ну, пусти…
Казалось бы, сколько времени отсутствовал Архаров? Четверть часа, не более. И в подвале ждали всяческих сюрпризов Федька со Степаном. И вокруг развалины караулили трое архаровцев. Однако и противник был ловок - рядом с покойником в буром армяке, с измазангным сажей лицом, уже лежал брюхом вверх другой, воистину необъятный. У этого лицо было чистое, вот только ниже - сплошная рана: кто-то весьма грамотно перерезал ему глотку…
– Урожайная, мать бы ее, ночка, - сказал, подходя, Тимофей. - Ваша милость, а ведь я этого детинку знаю. Это Скитайла.
– Мать честная, Богородица лесная…
Архаров лично не был знаком с удачливым мазом, про чьи подвиги докладывали то Демка, то Яшка-Скес. До сих пор Скитайле удавалось от него уходить. Он время от времени возвращался в Москву, но шалить тут остерегался, а занимался делами: сбывал слам, проводил переговоры с собратьями по ремеслу. Была тут у него и мартона, которая иногда заглядывала к Марфе. Впрочем, мартон у него имелось несколько - и в Твери, и в Калуге, и в Щелкове, и в Черкизове.
То, что Скитайла не от старости помрет, в общем-то было ясно. Но какого черта он среди ночи забрался в подвал и дал себя зарезать именно здесь, над сервизом мадам Дюбарри? А главное - кто его, болезного, на тот свет отправил?
Это не могли быть Федька со Степаном - они бы всячески постарались доставить этого голубчика к Шварцу в подвал живьем. Стало быть, либо - свои мазы, и это можно было хоть как-то увязать с закопанным сервизом, либо в дело вмешался кто-то вовсе непредвиденный.
Степан и Федька на зов явились не сразу - кого-то гоняли за бурьянами. Архаров, не имея ни малейшего желания таращиться на двух покойников, вышел из подвала и строго допросил их снаружи, во дворе.
– Ваша милость, сидели тихо, как мыши! - отвечал за двоих сильно возбужденный Федька. - А эти трое прямо так и полезли в подвал, даже не прятались, с фонарем, сразу как вы изволили уехать!
– Трое?
– Трое, ваша милость, - подтвердил Степан. - Но только они не знали, где сервиз прикопан, повсюду разбрелись, переговаривались. Ваша милость, они за нами не первый день следили. Потому и сюда попали - за нами шли и ждали, покуда мы уберемся.
– Да, а пришли они как раз за сервизом! - перебил Федька. - Стало быть, не они его закопали!
– Погоди, не трещи, - приказал Архаров. - Вошли, значит, трое, и один из них был этот грешник Скитайла?
– Именно так, ваша светлость, - отвечал Федька. - Его уж ни с кем не спутаешь. И они стали обходить подвал, и еще смеялись, что его какие-то малашельные загадили, в охно бы ногой не ступить.
– А фонарь поставили на бочонок, а сами шли вдоль стенок, - подхватил Степан. - И тут фонарь погас. Я думаю, в него куском кирпича запустили. Они заорали…
– А это вслед за ними кто-то спустился вниз и из-за угла глядел! - стал объяснять Федька. - И он на них кинулся…
– Один на троих?
– Ну так, выходит, не один, ваша милость! И мы вылезать сразу не стали, а только к пролому подкрались, и тут кто-то прямо мне в руки, я с ним схватился, упали оба, о порог запнувшись!…
– А я вижу - надо наших звать, я и заорал котом, - доложил более спокойный на вид, но внутренне взволнованный Степан. - Заорал и полез в большой подвал, они ведь вдвоем через порог перевалились…
– Все бока ободрал, ваша милость! - пожаловался Федька. - А он, скотина, все равно как-то вырвался, ловкий оказался, руку мне так завернул - из глаз искры полетели, я громче Канзафарова взвыл…
– То бишь, пришли трое, одного кто-то зарезал, двоих вы упустили, - перебил Архаров. - Хороши полицейские! Какого ж хрена я вас тут оставлял?