У Любопытной кошки был раздражающе высокий голос, от которого у Рафа чаще всего болела голова, хотя он не знал, было ли это из-за воздействия на голос или из-за того, что ему просто не нравился человек, который за ним стоял. Хотя, технически, «не нравится» — слишком сильное слово. Это было больше похоже на... антипатию.
Они всегда играли только в своем первоначальном составе, так как было спорным вопросом, чтобы у них была только половина команды. Раф понимал, почему curiouscat не захотели продолжать без них.
— Тогда я выйду из игры. Поговорим в следующий раз, — сказал он, уже берясь за наушники, чтобы снять их.
— Подожди, — вырвалось у нее. — Ты действительно уходишь?
— Ну, если никого нет рядом и мы не сможем поиграть, зачем мне оставаться?
— Я не знаю… Чтобы поговорить?
В его тоне слышалась надежда, которая заставила Рафа задуматься.
— О чем?
Хотя они все ладили в этой игре, они с самого начала установили несколько правил, самое важное из которых — не задавать личных вопросов и не совать нос в чужие жизни.
В то же время Раф подозревал, что они все в одной лодке. У них не было никого во внешнем мире, и они просто полагались на цифровую дружбу. Конечно, что-то в том, как curiouscat произнес эти слова, задело его за живое.
— Синий действительно твой любимый цвет? — внезапно спросила она, и вопрос был таким бессмысленным, что вызвал у него улыбку.
Он почувствовал, что другой человек нуждается в компании.
— Нет, мой любимый цвет — фиалковый, — нахально ответил он.
— Фиалковый? Почему тогда твой ник не фиалковая птичка (прим. переводчика: на англ. violerbird)?
— Это звучит слишком по-девчачьи.
— О, так ты хотел убедиться, что люди знают, что ты парень. Ты пытаешься подцепить девчонок в игре? — в ее голосе звучало возмущение, и Раф едва сдержал улыбку.
— Ну и что, что я парень? Я явно не пытаюсь подцепить тебя, — выпалил он в ответ.
— А что, если я скажу тебе, что у меня фиалковые глаза?
— Я уверен, что у тебя не фиалковые глаза.
— Откуда ты знаешь? Могли бы быть. Значит, это заставило бы тебя влюбиться в меня?
— Фиалковых глаз не бывает, — улыбнулся он. — Если только ты не девушка из аниме.
— Может, и так, — с негодованием парировала она. — Но, может, у меня действительно фиалковые глаза.
— Это потому, что я сказал, что это мой любимый цвет? Ну же, кошечка, только не говори, что ты в меня влюбилась? — он усмехнулся.
Пауза.
— С чего бы мне это? — ответила она очень ровным тоном. — Нужно быть мазохисткой, чтобы влюбиться в человека, которому нравится постоянно надо мной подшучивать, — раздраженно сказала она.
— А теперь ты тянешь время. Что случилось, любопытная кошечка? — В конце концов спросил Раф, понимая, что она не стала бы вступать с ним в разговор, если бы ее ничего не беспокоило.
— Я... — вздохнула она. — Просто семейные дела. Думаю, мне нужно было немного побыть в нормальной обстановке, прежде чем вернуться в реальный мир.
— Что случилось? — спросил он, на мгновение забыв об их правилах. В ее голосе было столько отчаяния, что он ничего не мог с собой поделать.
— Не могу сказать. Правило первое, помнишь? — ее голос был мягким, как будто она сожалела о существовании этого правила, но все равно должна была его соблюдать.
— Не рассказывай полностью, — настаивал он. — Опусти основные детали.
Она на мгновение замолчала, и Раф не знал, собирается ли она что-нибудь сказать. Странно, они всегда были готовы вцепиться друг другу в глотки в Интернете, но сейчас он хотел быть рядом с ней — по крайней мере, какое-то время.
Из-за того, что в его жизни этого явно не было, он знал, каково это — желать с кем-то поговорить, но не иметь никого.
Он услышал, как она судорожно вздохнула.
— Предположим, твоя семья пытается заставить тебя что-то сделать. Против вашей воли. Что-то, что приносит пользу им, но только вредит тебе...
— Не делай этого, — Раф сразу сказал. У него было достаточно опыта с этим, и знал, какие последствия выбора, чтобы делать только то, что другие люди хотели от него. — Не жертвуй ради них.
— Но что, если это...Выхода нет? Что, если это то, о чем тебе говорили, что ты должен заниматься этим всю свою жизнь?
Раф закрыл глаза, его губы сжались в тонкую линию.
— Я не знаю, о чем ты говоришь, но по собственному опыту могу сказать, что выполнение желаний других людей в ущерб твоим собственным плохо кончится. Не жертвуй собой ни ради кого, кошечка. Никто не заслуживает такого. Точно так же, как ты не заслуживаешь оказаться в таком положении.
Ему показалось, что он услышал хлюпанье носом.
— Ты не такой уж плохой, не так ли, Блу? — она попыталась придать своему голосу бодрости.
Он просто улыбнулся в микрофон.
— Не знаю, смогу ли я отказаться. Только не это. Я завишу от них во всем, и… Ах, — вскрикнула она. — Почему, черт возьми, жизнь так сложна?
— А что было бы веселого, если бы все было просто? — он ответил, удивив сам себя своими словами. — Я всю свою жизнь жил с этой дилеммой: должен ли я угождать своим родителям, братьям и сестрам или самому себе. Вместо того, чтобы выбрать один четкий путь, я попытался разделить себя на троих, изменить себя для каждого из них, чтобы все они были счастливы в конце дня.
— И чем это закончилось для тебя?
— Возможно, какое-то время они были счастливы. Но все это рухнуло. И когда это произошло, это ударило мне в лицо.
— Прости, — тихо сказала она. — Как тебе удалось это изменить?
— Я ничего не менял. Я все еще делаю это, потакая всем прихотям, кроме своей собственной. И поверь мне, кошечка, это чертовски утомительно.
— Я могу себе представить, — ее голос утратил свою прежнюю высокую тональность, стал теплее и мягче. Если бы он закрыл глаза, то смог бы даже почувствовать легкий сладковатый привкус. — Я вижу дорогу, по которой они хотят, чтобы я пошла, — я вижу ее ясно, хотя и понятия не имею, что меня там ждет. Все, что я знаю, это то, что я не буду... собой . И так получилось, что я нравлюсь себе такой, какая я есть, большое вам спасибо.
Раф усмехнулся. Вот она, обычная любопытная кошка, которую он знал.
— Ты, должно быть, такая единственная, — пробормотал он себе под нос, но это было легкое поддразнивание, и она тоже не приняла это близко к сердцу.
— Ну и что? По крайней мере, я нравлюсь себе. Сколько на свете людей, которые даже смотреть на себя в зеркало не могут? Я вполне осознаю свои достоинства и недостатки, и я бы сказал, что у меня больше достоинств, чем недостатков.
Ее слова вонзились ему в сердце, как стрела. Сколько раз он смотрел в зеркало и видел себя самозванцем, которым и был на самом деле? Черт возьми, он едва узнавал себя, что могло ему нравиться, если он даже не мог определить, кто он такой?
— Ну-ну, кошечка. А ты не перегибаешь палку? Тебе стоит подождать, пока кто-нибудь другой споет тебе дифирамбы. Будет выглядеть не очень хорошо, если ты сделаешь это сама, — рассмеялся он, пытаясь избавиться от неловкости. — Может быть, тебе стоит чувствовать себя более комфортно в своей собственной шкуре, — она сказала это так откровенно, что это не должно было быть оскорблением. Но для Рафа это было именно так.
Потому что ему было неуютно в своей шкуре. Отнюдь нет.
Он выглядел так, как хотел, чтобы люди воспринимали его. Ни больше, ни меньше. Настоящая трагедия заключалась в том, что он даже не позволял себе мечтать о том, как бы он хотел выглядеть. Он слишком боялся представить себе этот образ, зная, что это может никогда не сбыться.
И все же, если бы он закрыл глаза, он мог бы видеть. Ему хотелось бы набрать несколько килограммов, возможно, превратить их в мышцы. Ему хотелось бы выпрямить осанку, выпрямиться в полный рост. И, черт возьми, самым большим желанием было, чтобы он везде вел себя так, как сейчас, — ни о чем не заботясь.
— Ты права, — согласился он. — Мне неуютно в своей шкуре, — признался он в своей самой сокровенной тайне. Почему, он не мог сказать.
Он понимал, что черты его лица вполне сносны. Ему всегда делали комплименты по поводу его глаз и цвета лица. Но из-за своего образа жизни он был слишком худым, щеки впали, кости торчали, что делало его совершенно непривлекательным.