— Это для меня? — Снова спросил он, как будто не мог убедить себя, что этот подарок действительно предназначался ему.
— Только для тебя, — подтвердил мужчина постарше, вставая и отступая на шаг назад.
— Подожди! — крикнул Микеле. — Ты уходишь?
— Сейчас не время для посещений, мальчик.
— Но ты здесь.
— Так и есть, — он прищурился, глядя на него. У Микеле так и вертелось на языке спросить его почему. Почему он навещал его или справлялся о его здоровье, когда его собственной семье было на это наплевать.
— Спасибо, — пробормотал он вместо этого. Он не хотел подвергать сомнению доброту, ведь это было единственное, что он получил за всю свою жизнь. Он полагал, что если будет благодарен и не будет поднимать шум, этот человек придет снова.
— Ты придешь снова? — Тихо спросил он, желая убедиться. С юных лет жизнь давала ему достаточно пощечин, чтобы он понял, что не стоит строить ложных иллюзий по любому поводу. И все же он ничего не мог с собой поделать. Он не мог избавиться от оптимизма, который был почти присущ ему. С самого начала у него были самые невероятные шансы. Его не раз объявляли мертвым. Но он все еще был жив. Он воспринял это как знак. И поэтому он надеялся, что этот незнакомец, который принес ему столько счастья, вернулся. Даже если он больше никогда не принесет ему подарков, он будет рад одному его присутствию. С тем, что он достаточно важен для кого-то, чтобы его навестили…
— Возможно, — ответил он. — Но скоро я не смогу навещать тебя в больнице, — добавил он.
— Я знаю, — кивнул Микеле. — Я умру, — он произнес эти слова, не задумываясь над ними. В конце концов, о смерти в его окружении говорили много раз. На самом деле, никогда, но этого было достаточно, чтобы Микеле привык к мысли о смерти. Он даже готов был поспорить, что это не так уж и плохо. Поскольку это был всего лишь вопрос отсутствия или присутствия, и он знал, что его присутствие едва терпимо, он предположил, что его отсутствие не будет ощущаться так сильно. И все же его раздражало, что Козима испытывает удовольствие от его отсутствия. Может, она и была его мучительницей, и каждый день превращала его жизнь в сущий ад, но в глубине души он понимал, что причиняет ей боль своим присутствием. И поэтому он хотел всегда быть рядом — как заноза в заднице.
— Ты не умрешь. — Горячность этих слов застала его врасплох. Глаза незнакомца расширились от такой вспышки гнева, и, сняв шляпу, он запустил пальцы в свои темные волосы. Разочарованно вздохнув, он снова перевел взгляд на Микеле.
— Ты не умрешь, — повторил он более мягким тоном. — Ты скоро поправишься, и после этого мы, возможно, встретимся снова.
— Обещаешь? — Он нашел в себе мужество спросить.
— Обещаю, — одарил его улыбкой мужчина. Бросив последний взгляд, он отступил в прихожую, снова надел шляпу и ушел. Микеле наблюдал за его удаляющейся фигурой, крепко сжимая пальцами клавиши маленького пианино. И когда он отступил, закрывая дверь в палату, он продолжал проигрывать песню. Раз за разом он смотрел на свой маленький подарок, запоминая мелодию.
Его первый подарок.
Был кто-то, кто заботился о нем. И это делало его счастливым.
Глава 4
Возраст — восемь лет
— Теперь ты можешь надеть рубашку, — сказал ему доктор, отступая на шаг. — Тебе значительно лучше, и я думаю, можно с уверенностью сказать, что ты можешь идти домой. На данный момент, — он приподнял бровь, подчеркивая, что это временная ситуация. Микеле кивнул. Он понял, что пытался сказать ему врач.
— Я назначаю твою пересадку на следующую неделю. Но до тех пор ты должен продолжать принимать лекарства. Мы же не хотим еще одной инфекции, хорошо?
— Хорошо, — с готовностью согласился Микеле. Из-за его ослабленной иммунной системы ему было необходимо заботиться о себе до дня трансплантации. И, помня о своем обещании незнакомому мужчине, Микеле был готов сделать все возможное, чтобы убедиться, что он пройдет через это. Он хотел быть здоровым, хотя на самом деле не понимал, что это значит. Сколько он себя помнил, он то и дело попадал в больницы, и состояние нездоровья было для него нормальным. Он привык чувствовать себя больным и без сил. Однако в то же время ему было любопытно узнать, что значит быть здоровым. Мог ли он бегать с другими детьми? Мог ли он с ними играть? Он не очень часто посещал школу, потому что у него были длительные перерывы в учебе, что сказалось не только на его учебе, но и на его общественной жизни. У него не было друзей вне дома. Он даже не знал других мальчиков своего возраста, кроме своего брата Рафа. Но это было слишком сложно для него, чтобы обдумывать сейчас. Раф был... он был его другом. Но не постоянным. Рядом всегда маячила тень Козимы, хотя Раф изо всех сил старался быть ему хорошим другом, чаще всего он старался не обращать на Микеле внимания, чтобы не навлечь на себя гнев матери. Из-за болезни Микеле и предполагаемых ужасных условий его рождения Козима считала его нечистым и чудовищем. Временами она даже кричала на него за то, что он отравил ее собственного сына и заразил его тем злом, которое было в нем заложено. Он в это не верил. Как и Раф. Поэтому их общение проходило в основном в тайне. Пока Козима была вне поля зрения, они были лучшими друзьями. Но в тот момент, когда она появилась, Микеле перестал существовать. Он решил, что это лучше, чем ничего. Однако в глубине души это его беспокоило.
После окончания консультации его вывели из кабинета, где его ждали Джианна, Раф и их гувернантка.
— Ты готов идти? — Джианна шагнула вперед, направляясь к нему. Он едва успел кивнуть, как ее руки обхватили его, притягивая к себе и прижимая к груди.
— Ура, ты можешь поехать с нами домой! — воскликнула она, и он растаял в ее объятиях, впитывая всю ее любовь. Гувернантка одобрительно хмыкнула. Она не была чрезмерно любвеобильной женщиной, но и не такой уж плохой. Она просто выполняла свою работу, присматривая за ними. Ей тоже не платили за заботу. После того, как Джианна отпустила его, он столкнулся лицом к лицу с Рафом. Несмотря на то, что они были сводными братьями, в них не было ничего общего. Его брат был светловолос, даже слишком. Золотистая кожа и светло-русые волосы, а еще у него были голубые глаза, как у их отца. Сколько Микеле себя помнил, ему тоже хотелось, чтобы он выглядел так же. Может быть, тогда он не был бы таким нежеланным. Если бы только у него были голубые глаза Рафа, а не его собственные, необыкновенно светлые...Но как только эта мысль пришла ему в голову, он тут же отбросил ее. Он вспомнил незнакомца, который похвалил его глаза, и впервые почувствовал толику гордости от того, что у него есть что-то необычное — уникальное. Улыбка тронула его губы, когда он посмотрел на брата другими глазами — не с завистью, а с удовлетворением. И когда Раф тоже подошел, чтобы обнять его, он обнял его за грудную клетку, принимая этот жест. Несмотря на то, что Раф был на несколько месяцев моложе, он был крупнее. Он был почти на голову выше Микеле и примерно на десять фунтов тяжелее. Это было бы еще одной причиной для его ревности, но доктор был добр и объяснил, что болезнь сказалась на его организме. Как только он вылечится, он поправится и, вероятно, догонит своего брата. Он оставался оптимистом. Теперь ему было на что надеяться. Он должен был выздороветь. Выйдя из больницы, Джианна предложила сходить за тортом, чтобы отпраздновать выписку Микеле из больницы. Потребовалось чуть больше времени, чтобы убедить гувернантку, но в конце концов она отвела их в заведение неподалеку от дома, где они наелись вволю. Джианна выбрала клубнично-ванильный торт. Раф выбрал шоколадный торт с фундуком, и Микеле решил побаловать себя, поэтому пошел ва-банк и выбрал шоколадный торт с лавой. В течение нескольких часов трое не обращали внимания на внешний мир, разговаривая, шутя и рассказывая истории о школе, друзьях и других проделках. Микеле внимательно слушал. Не имея возможности добавить что-либо от себя, он сосредоточился на том, что говорили Джианна и Раф, сохраняя информацию на потом, когда сможет ею воспользоваться. Он не очень хорошо ориентировался во внешнем мире. Для него его недолгое существование вращалось вокруг дома и больницы, и он редко мог позволить себе даже такую мелочь, как поход за тортом после обеда. По сравнению со своими братьями и сестрами, его жизненный опыт был незначительным. И все же он не был подавлен этим. Теперь, когда он обрел вновь обретенный оптимизм, он знал, что однажды у него тоже будет это. Он смог бы ходить в школу, заводить друзей и заниматься глупостями, как подобает ребенку его возраста. Он был убежден, что его время придет. До тех пор он позволял себе опосредованно переживать слова Рафа, представляя себе мир, в котором он тоже был бы нормальным мальчиком.