— Тебе нравится?
Она не ответила, только подняла и опустила подбородок, с трудом сглотнула и заморгала еще сильнее — как будто не верила, что это происходит на самом деле.
— Это так красиво, — наконец произнесла она, и он заметил, что она не считает себя красивой, а только рисунок.
— Как и ты, — улыбнулся он. — Симпатичная, как ты. В конце концов, ты была моделью для рисунка.
Она покраснела, ее застенчивость вышла на поверхность.
— Вот, — он снова взял карандаш и нацарапал несколько слов в уголке.
— От Микеле — Венеции, самой красивой розовой принцессе.
— Теперь это твое, — протянул он ей.
— Действительно? Я могу взять это?
— Конечно, я нарисовал это для тебя.
Она держала его обеими руками, как будто это было что-то драгоценное, и жадно впивалась глазами в рисунок. Он изо всех сил старался сделать из нее хорошенькую принцессу, которая могла бы соперничать с любой куклой и любой леди, которые говорили ей, что она не может быть такой. И, судя по выражению ее лица, он подумал, что ему это удалось. Она продолжала смотреть на гроб, но, взглянув на толпу, все еще собравшуюся у гроба, Микеле понял, что они уже достаточно отдалились от всех. Как раз в тот момент, когда он собирался предложить отвести ее к ее семье, тишину прорезало низкое жужжание. Ее руки застыли на бумаге, подбородок опустился от стыда. Шум продолжался, и Микеле понял, что он исходит от нее. Она была... голодна. И смущена.
— Ты голодна? — спросил он серьезным тоном. Он знал ее совсем недолго, но мог прочесть по ее лицу, в каком тяжелом положении она оказалась, если она была так голодна, он сомневался, что кто-нибудь накормит ее в ближайшее время. Тем более, что никто, казалось, не интересовался ее местонахождением. При этой мысли в нем вспыхнула искра гнева. Он знал, что могло случиться с ним в ту ночь, когда он ушел один, если бы не помощь Николо. Она была девочкой. Гораздо более юной и беззащитной девочкой. С ней могло случиться бесчисленное множество плохих вещей.
— Давай найдем тебе что-нибудь поесть, — сказал он ей с улыбкой, в то же время думая про себя, что должен поговорить с ней о безопасности. Очевидно, никто в ее жизни не делал этого, если она так легко подошла к незнакомцу. И он хотел убедиться, что он был последним незнакомцем, к которому она обратилась. Возможно, он даже смог бы замолвить словечко Николо, поскольку он был ее дядей. Венеция обратила на него взгляд своих огромных глаз, в тревоге прикусив нижнюю губу.
— Пойдем, — он закинул рюкзак на плечо и протянул к ней руку. Она на мгновение задержала на нем взгляд, прежде чем взять в свою, гораздо меньший по размеру, и, спрыгнув со скамейки, последовала за ним.
— Кажется, я заметил кафе на другой стороне улицы, — улыбнулся он ей. Она кивнула, не мигая глядя на него. Казалось, она была поражена им и тем фактом, что он учитывает ее потребности, как будто этого никогда раньше не случалось. Он подавил ярость, которую охватила его при этой мысли. Он испытал это на собственной шкуре — точно знал, чего стоит такое пренебрежение в долгосрочной перспективе. И он был мальчиком — почти мужчиной. Она была всего лишь маленькой девочкой. Ее рука была теплой в его руке, и он почувствовал прилив желания защитить ее. На мгновение ему захотелось защитить ее от всего зла в мире — от всего плохого, что только и ждало, чтобы напасть на нее. Но как только эта мысль возникла, он отбросил ее в сторону. Это не входило в его обязанности. Он был просто незнакомцем. Они подошли к небольшому ресторанчику быстрого питания, и он открыл ей дверь, чтобы она могла зайти внутрь. Сотрудники, взглянув на нее, скривили губы от отвращения, несомненно, из-за ее неопрятного вида. Тем не менее, это его не остановило, и он повел ее к столику в глубине зала.
— Подожди здесь, я принесу что-нибудь поесть, хорошо?
Она кивнула ему, все еще держа рисунок в руке и сжимая его, как драгоценную вещь. Это заставило Микеле улыбнуться. Вероятно, это был первый раз, когда он встретил человека, который ценил его искусство так же высоко, как и он сам.
— Я сейчас вернусь, — повторил он, медленно отходя от нее и направляясь к прилавку. Он засунул одну руку в карман брюк в поисках наличных, одновременно изучая цены на табло.
— Черт, — пробормотал он, нащупывая деньги.
Он не думал, что у него хватит на две порции. У него были скудные карманные деньги, и большую их часть он потратил на свои художественные принадлежности. Так что у него осталась лишь мелочь на карманные расходы. Тем не менее, ему удалось собрать около десяти долларов на большое меню, сэкономив несколько монет, чтобы потом сходить в аптеку. В любом случае, он не был так уж голоден. Он ведь уже позавтракал. Но она... Он понятия не имел, когда она ела в последний раз, если окружающие даже не позаботились сменить ее грязную одежду. После того, как он сделал заказ, ему пришлось подождать всего несколько минут, прежде чем его приготовили. Взяв поднос, он вернулся к их местам и расставил все на столе. Обширное меню состояло из большой порции картофеля фри, большого бургера, салата и напитков. По счастливой случайности, это обошлось ему меньше чем в десять долларов, и он смог также купить маленький шоколадный маффин для Венеции. С открытым ртом она смотрела на еду, стоящую перед ней.
— Давай, ешь, — уговаривал он ее. Казалось, она не хотела приступать к еде, и через несколько мгновений он понял почему. Она пыталась вытереть руки о платье.
— Дай мне свои руки, — сказал он, доставая влажные салфетки и вытирая ее руки, пока она не почувствовала себя достаточно довольной, чтобы приступить к еде. Она тут же откусила кусочек картошки фри и, улыбаясь, принялась жевать.
— Спасибо! — воскликнула она. Она была немного неаккуратной в еде, но он не возражал. Она выглядела такой милой в тот момент, что Микеле не мог не порадоваться, что у него есть лишние деньги.
— Почему ты не ешь? — Спросила она, когда увидела, что он смотрит только на нее. — Вот, — она протянула ему картошку фри.
— Нет, я не голоден, — он слегка покачал головой.
— Ты не ешь, — она указала на него, почти ткнув его в грудь. — Я не ем, — она, надув губы, указала на себя.
— Давай, Ция. Среди нас двоих это ты голодная, — усмехнулся он.
— Ция? — она перестала жевать, и ее глаза расширились.
— Это прозвище, — предположил он. — Тебя никто так раньше не называл? — Он заметил, что ей было трудно произносить свое имя, скорее всего, из-за того, что у нее не хватало переднего зуба. Но он запоздало понял, что ему следовало прикусить язык. Он спрашивал ребенка, о котором, судя по всему, почти некому было заботиться, давали ли ей когда-нибудь прозвище. Она покачала головой, на мгновение задумавшись над этим словом, прежде чем кивнуть.
— Мне нравится Ция. Это легче произнести, чем Венеция, — она скорчила смешную гримасу, прежде чем рассмеяться над собственным искаженным произношением.
— Вот и все, теперь ешь, — игриво предложил он. Она снова покачала головой.
— Нет. Ты ешь, я ем, — продолжила она, удовлетворенно улыбаясь и откидываясь назад в ожидании его следующего шага.
— А ты настоящая шантажистка, не так ли? — он не смог удержаться от улыбки, глядя на ее выходки. И все же он хотел, чтобы она поела. — Как насчет того, чтобы сделать это — ты съешь два кусочка, а я один? Потом еще раз.
Она прищурилась, глядя на него, вероятно, думая, не пытается ли он ее надуть. В конце концов, она кивнула. И вот она немного поела, а потом накормила его картошкой фри. Так продолжалось до конца ужина. К тому времени, когда с едой было покончено, Венеция и Микеле были сыты.
— Спасибо, — она вздохнула от удовольствия, вытирая рот тыльной стороной ладони. Он цыкнул на нее и снова вытер ее руку, прежде чем заметил, что она хихикает.
— Ты делаешь это нарочно, не так ли?
Она пожала плечами, улыбаясь.
— Ты маленькая нарушительница спокойствия, — сказал он, забавляясь. Но он быстро посерьезнел, вспомнив, какую тему хотел с ней обсудить. — Ция, с этого момента тебе не следует больше разговаривать с незнакомцами, особенно с мужчинами. — строго сказал он ей. — И ты никогда не должна следовать за ними куда бы то ни было.