Даже в дальнем конце кровати, прижавшись к стене, отец все еще мог дотянуться до него, чтобы ударить. Что еще хуже, ему больше некуда было идти.
— Папа, оставь его, — ему показалось, что он услышал голос Рафа, но он не был уверен.
Послышались приглушенные голоса, и этого перерыва хватило, чтобы он, наконец, очнулся и увидел шоу ужасов, в котором находился в данный момент.
Он тяжело дышал, его легкие сжимались при каждом вдохе. Ему казалось, что он на грани обморока или, может быть, приступа паники. Он просто знал, что его тело подводит его, как и раньше.
Он захрипел, поднося руку к носу и вытирая вытекшую из него субстанцию — красную субстанцию, которая отбросила его в прошлое.
Кровь. Так много крови. Она была повсюду.
Текла у него изо рта, носа, глаз… Отовсюду.
Потом были трубки. Иглы, которые вонзались в его кожу, внешняя боль, которая лишь отражала внутреннюю, и бесконечный вопрос — умру ли я?
И сейчас тоже. Тот же самый вопрос завладел им, эхом отдаваясь в его мозгу, когда его зрение затуманилось, единственный объект перед ним двоился, затем утраивался, а затем стал казаться, что это тысяча фигур одновременно.
Он открыл рот, пытаясь заговорить, пытаясь попросить кого-нибудь о помощи. Но его горло было слишком забито, чтобы работать. Он так сильно кричал от боли, которую причиняли удары, что его голосовые связки были повреждены, и единственным звуком, который он мог слышать, было хриплое дыхание. Это было так не похоже на него самого, что он запаниковал еще больше.
— Микеле...
Кто-то выкрикнул его имя — или ему так показалось.
Почему было так трудно отреагировать?
— Черт возьми, Микеле, останься со мной, — продолжал тот же голос, нежные руки протянулись и обхватили его тело. Но даже нежность причиняла боль — она была безмолвной, но всегда присутствовала.
— Ах, — вскрикнул он, не в силах открыть глаза. — А-а-а, — повторил он звук громче.
Он хотел что-то сказать. Он сделал. Но как бы он ни старался, ему не удавалось разобрать ни слова.
— Полегче, я держу тебя, — сказал его брат, нежно проводя пальцами по лбу Микеле, пытаясь откинуть волосы в сторону.
Его лицо было в полном беспорядке.
Хотя он балансировал на краю пропасти, его глаза едва различали свет перед собой, он мог различить жутковатую тишину, то, как Раф замер, когда он получше разглядел его черты.
Вся нижняя половина его лица была красной и кровоточила без остановки. Его щеки распухли, а веки были такими опухшими, что было удивительно, как он вообще мог что-либо разглядеть.
Но его лицо пострадало меньше всего. Там, по крайней мере, у него были руки, чтобы защититься. А все остальное тело? Оно получило больше ударов, чем смог бы выдержать взрослый мужчина.
— Микеле, тссс, — прошептал Раф, глядя на брата сверху вниз и сочувствуя его боли.
Но Микеле не мог этого видеть. Он чувствовал, что заперт в собственном теле, дрожа с головы до ног, потому что боль не прекращалась. Поскольку ничто не помогало унять нарастающую внутри него боль — именно там, где находился корень всей его безнадежности.
Он захныкал.
Несколько минут подряд единственными звуками, которые он мог издавать, были болезненные всхлипы, из-за которых из носа и рта хлынуло еще больше крови.
Раф сделал все возможное, чтобы позаботиться о нем. Он намочил полотенце холодной водой и вытер ему лицо, изо всех сил стараясь успокоить его, хотя тот понятия не имел, что делать.
Он выглядел как мертвец.
Его голос звучал как смерть.
Возможно, он скоро... умрет.
— Микеле, ты не можешь умереть у меня на руках, слышишь? — голос его брата прорвался сквозь пронзительный шум, эхом отдававшийся в ушах.
— Н...Н...Н... — он хотел сказать ему, чтобы тот не волновался, но веки отяжелели, и его окутала темнота.
В мгновение ока он обмяк в объятиях Рафа, и сознание покинуло его.
Он не слышал ни криков своего брата, ни его мучительных стонов. Он так громко звал его по имени, что слезы страха потекли по его щекам. Он не мог видеть, как разрывается его сердце из-за того, что пострадал его брат, от чего он был избавлен благодаря тому, что был фаворитом.
Он не мог знать, что в тот момент Раф хотел, чтобы это он лежал на земле, обмякший и окровавленный. Что именно на него ляжет основная тяжесть насилия и боли.
Он не мог знать и, скорее всего, никогда не узнает.
Когда он проснулся в следующий раз, он не был уверен, где находится и сколько времени прошло. Он едва мог пошевелиться. Все болело. Даже простой процесс дыхания был слишком трудоемким.
Его опухшие глаза были закрыты, он мог различать только частички света и какое-то движение.
— Ты никуда его не повезешь, — пронзительный голос Козимы проник в его затуманенный разум.
— Ему нужно в больницу, мама. Посмотри, в каком он состоянии. Он умрет у нас на глазах.
— И что?
Рафаэль задохнулся.
— Мама! — воскликнул он, шокированный.
Последовала короткая пауза, после которой разговор продолжился на повышенных тонах — слишком тихих, чтобы Микеле могла его разобрать.
Но некоторое время спустя он почувствовал, как чьи-то руки ощупывают его тело — холодные, отстраненные руки.
— У него сломаны ребра, и, возможно, у него внутреннее кровотечение. Нам нужно сделать ему рентген, — произнес незнакомый голос, и Микеле предположил, что это врач, судя по терминологии, которую он использовал.
— Ты имеешь в виду, в больнице? — Козиму он узнал. Она была уже далеко, но он не думал, что когда-нибудь забудет ее осуждающий голос.
— Мэм, ему нужен уход.
— Делайте то, что должны. Здесь. Ты никуда его не поведешь.
И с этими словами она ушла.
Казалось, что доктор трудился над ним несколько часов, промывая раны и перевязывая их там, где мог.
— В течение нескольких дней на вашем лице будут синяки, но шрама не останется, — заметил врач, увидев, что Микеле пытается открыть глаза. — Вам повезло, что ваш брат настоял на том, чтобы оказать вам хоть какую-то помощь, — покачал он головой. — Я сделал все, что мог, но если тебе станет хуже или ты начнешь кашлять кровью, попроси своего брата немедленно отвезти тебя в больницу. Ты меня понимаешь?
Микеле медленно, болезненно моргнул, прежде чем кивнуть другому мужчине.
— Хорошо. А теперь отдохни. Я оставлю здесь немного обезболивающего, но не переусердствуйте.
Он снова кивнул — или, по крайней мере, принял это за кивок.
Дав еще несколько указаний, доктор ушел, освободив Рафу путь для проникновения внутрь.
— Черт возьми, Микеле. Как он мог так поступить с тобой? — спросил Раф страдальческим тоном, его рука опустилась на его волосы, нежно поглаживая голову.
Он лежал на спине на кровати, его конечности были полупарализованы как от боли, так и от жесткости бинтов.
Хуже всего обстояло дело с грудной клеткой, боль вспыхивала при каждом малейшем движении.
— К-как, — Микеле замолчал, облизывая губы. Говорить было трудно, но не так, как в тот день, когда он думал, что у него перехватило горло. Его голос был хриплым, но, по крайней мере, его можно было расслышать. — Как т-тебе... удалось его т-остановить?
Раф поджал губы.
— Я сказал ему, что отрекусь от него как от своего отца, если он причинит тебе непоправимый вред. С тех пор он не был дома. Я думаю, он пытается найти Джианну и решить проблему с Кларком.
— Не умер?
— Нет, — вздохнул Раф. — Он выжил. Если они найдут Джианну... — он замолчал, и Микеле точно знала, что произойдет.
Они заставят ее выйти замуж за Кларка — брак все еще под угрозой. В противном случае ее отдадут в пользование.
Он не сомневался, что и Кларк, и Бенедикто отомстят за унижение на вечеринке по случаю помолвки самыми немыслимыми способами.
Это укрепило решимость Микеле. Он не мог допустить, чтобы его сестра попала в их руки. Он не мог допустить, чтобы она находилась где-то рядом с ними.
— Не могу позволить им, — прохрипел он.
Он скорее умрет, чем позволит своему отцу добраться до Джианны.
— Мы не позволим, — согласился Раф. — Но тебе нужно поправиться. Ты не можешь помочь ей в таком состоянии, — он натянуто улыбнулся.