Рафаэль, как назначенный Бенедикто наследник, должен был оставаться рядом с отцом и сталкиваться лицом к лицу со всеми опасностями, с которыми сталкивались все остальные. Но более того, ему приходилось проявлять ту же жестокость, которую он ненавидел по отношению к другим.
Был ли он хорошим стрелком? Нет. Хорошо ли он обращался с ножом? Нет. Он умел драться? Решительное «нет».
Что он действительно знал, так это как вести себя в страхе — как использовать имеющиеся в его распоряжении ресурсы, чтобы не стать трупом в мешке, и в то же время не обрекать на такую судьбу кого-то еще.
Он не был приспособлен к такой жизни, но жизнь была всем, что у него было.
Поэтому он не сдавался.
Он держал свои тревоги и страхи при себе и стремился стать лучше.
Было три вещи, которые делали ситуацию более терпимой, и тот факт, что он ежедневно рисковал своей жизнью, когда ему едва исполнилось четырнадцать.
Во-первых, он помогал солдатам своего отца подавать пример и прокладывал путь к своему будущему преемнику, как того желал его отец. Никто не пойдет за тем, у кого не хватает смелости рисковать своей жизнью вместе со своими подчиненными. Эта фальшивая храбрость, которую он демонстрировал, снискала ему их уважение и поддержку в будущем.
Во-вторых, он делал это ради своих родителей, которые возлагали на него свои надежды и были разбиты с тех пор, как их положение дошло до такой крайности. Его мать, в частности, впала в тихую депрессию из-за их банкротства и необходимости продать большую часть своей коллекции украшений и вещей, которые она считала дорогими своему сердцу.
Третьей и, вероятно, самой важной причиной было то, что он делал это ради своего брата. С тех пор как Джианна ушла, Микеле стал другим. Он замкнулся в себе, редко улыбался и предпочитал все время оставаться в своей комнате. Рафаэль знал, что Микеле никогда не сможет иметь дело с этой частью семьи, и был рад, что может держать его подальше от этого.
Пока Рафаэль выполняет свой долг, Микеле никогда не придется этого делать. Он никогда не будет страдать, и на его руках никогда не будет крови. Это было движущей силой его решимости.
Но это не означало, что его решимость всегда была непоколебимой.
Он старался, чтобы так оно и было. Он делал все возможное, чтобы выглядеть сильным — дома, в школе, на работе. Он изменил себя так сильно, что иногда задавался вопросом, кто он такой и знает ли он вообще что-либо еще. Всегда жесткий, всегда стойкий, в нем абсолютно не было места другим эмоциям — или переживаниям, и точка. Рафаэль строил себя в соответствии с ожиданиями окружающих, пряча свои чувства так глубоко, что боялся, что никогда больше их не найдет.
— Они убегают! — крикнул кто-то, и вдалеке послышались тяжелые шаги.
Рафаэль не сводил глаз со своей открытой раны, продолжая копаться в памяти. Это было ножевое ранение или пулевое? Если первое, то ему нужно было наложить швы, но если второе... ему нужен был кто-то, кто извлек бы пулю из его тела, поскольку он не смог обнаружить выходного отверстия.
В своем оцепенении он едва заметил, как остальные люди его отца подошли к нему, помогли подняться и сказали, что им нужно уходить, пока не приехала полиция.
Его погрузили в машину, не задавая вопросов. Хотя он пытался оглядеться в поисках своего отца или дяди, он не мог найти ни одного из них, и ему оставалось только надеяться, что с ними ничего не случилось.
Только когда они все вернулись в свой лагерь, он заметил знакомые фигуры, бегающие взад и вперед, чтобы помочь раненым. Дежуривший врач растерянно озирался по сторонам, пытаясь решить, кого лечить в первую очередь.
На этот раз раненых было слишком много. Не то чтобы обычно такого не случалось, но жертвы были неизбежны, когда они сталкивались лицом к лицу с местными бандами.
Рафаэль пытался поговорить об этом со своим отцом — что тот ставит деньги превыше человеческого капитала. Он уже потерял счет людям, которые умерли в течение года.
Бенедикто отказался, решительно заявив Рафаэль, что им нужно вернуться к своей официальной славе. Он сослался на слабое состояние своей матери и растущие долги, чтобы заставить Рафаэль делать больше для семьи — что еще, он не знал.
Пока он этого не сделал…
Конечно, Бенедикто было все равно, кого он потерял в этих безумных поисках золота. Он не был тем, кто сообщил семьям погибших об их утрате. Это был Рафаэль.
— Тебе нужно привыкнуть к тому, что ты главный, — сказал ему отец в первый раз. Хотя Раф категорически отказывался, в конце концов он вместе с другим солдатом оказался перед дверью пожилой женщины, бесстрастно сообщая ей, что теперь она вдова.
Поначалу это было нелегко. Но по мере того, как трупов становилось все больше, ему удавалось отгородиться и от этой части себя. В процессе он обнаружил кое-что еще.
Его родители оказались не теми, за кого он их принимал. Он больше не мог находить в них силы, и его восхищение начинало превращаться в негодование.
Особенно после того, как он осознал, что стремление к богатству занимает приоритетное место во всех сферах их жизни, и его мать, и его отец стали рабами материальных благ.
Для него стало тревожным сигналом осознание того, что люди, на которых он равнялся всю свою жизнь, могут так легко поддаться влиянию денег или их отсутствия.
Один год.
Ровно год прошел с тех пор, как они обнищали и все изменилось.
Рафаэль почувствовал себя старым. Слишком взрослым для своего возраста и уж точно слишком взрослый, чтобы заботиться о своих родителях, чаще всего заботясь об их чувствах, а не наоборот.
Они должны были оградить его от этой стороны жизни. Вместо этого они бросили его с головой в это дело, желая, чтобы четырнадцатилетний мальчик разрешил все их проблемы.
На территории лагеря он заметил своего отца, увлеченного разговором с дядей, в то время как они направляли доктора направо и налево, когда в этом возникала необходимость.
Воздух был наполнен стонами боли, а вокруг он видел только кровь. Кровь и еще раз кровь. Судя по его опыту, по крайней мере один человек не пережил бы эту ночь.
Его походка была скованной из-за боли, но он ничем этого не выдал, когда направился в отведенную ему комнату в комплексе, маленькое помещение, похожее на шкаф, с одной кроватью, несколькими выдвижными ящиками и зеркалом.
Рафаэль открыл один из ящиков и достал небольшой набор.
Это был не первый случай, когда он получал травму, и не последний.
Он и раньше получал ножевые ранения, причем травмы были разной степени тяжести. Однако он довольно рано понял, что жалобы на них и просьбы о помощи ничего ему не дадут.
— Ты мой наследник, Раф. Ты должен показать им, что ты сделан из более прочного материала. Если ты можешь вынести боль, они тоже смогут.
Это были слова его отца, когда он получил удар ножом в спину во время драки.
В следующий раз он не рассказал ему о своих травмах, предпочитая позаботиться о них сам, чем столкнуться с очередным разочарованием в своем отце и проявленной им беспечности.
Он знал, что родители любили его. Он действительно любил. Но иногда ему приходилось задумываться, не любят ли они деньги больше, чем его самого.
Рафаэль стянул с себя рубашку и, поморщившись, стянул ее через голову. Он повесил ее на спинку стула и медленно подошел к зеркалу, чтобы оценить нанесенный ущерб.
Его грудь была покрыта фиолетовыми синяками, и все они ужасно болели, когда он пытался делать резкие движения. А вот и главный виновник. Глубокая рана в боку.
Он молча осматривал рану около минуты, оценивая углы и степень повреждения. Возможно, это было не пулевое ранение. Он определенно не чувствовал себя таковым, и в него уже стреляли однажды, на одной из их первых встреч. К счастью, это был чистый выстрел, и пуля прошла навылет через мышцу плеча. Местный врач хорошо его заштопал, и теперь на левом плече у него остался лишь небольшой шрам.
Хотя отец и говорил ему быть сильным и принять случившееся как подобает мужчине, он все же заставил Рафаэля поклясться, что тот не расскажет матери. Раф догадывался, что, несмотря на всю свою браваду, отец по-настоящему боялся одного — мнения Козимы.