— Антонио изнасиловал меня.
За столом воцарилась тишина. Столовые приборы упали, раздался звон металла о тарелки. В конце стола раздался вздох матери Антонио. Козима тоже быстро заморгала, уставившись на Микеле, прежде чем перевести взгляд на Рафа, и ее глаза передали тихое сообщение.
Франко что-то пробормотал, в то время как Антонио мог просто смотреть на Микеле со злорадством.
— Что ты сказал? — Спросил Бенедикто с недоверчивым выражением на лице.
Микеле не осмелился сбиться с ритма, поэтому просто начал говорить. Он рассказал с самого начала, что произошло, как Антонио шантажировал его, сообщив местонахождение Джианны, и как продал его другому мужчине…
— Ты хочешь сказать, что все это время знал, где находится твоя сестра? — Громовой голос Бенедикто заставил Микеле вздрогнуть.
— Что… Нет… Антонио... — Пробормотал он, внезапно оглядев сидящих за столом и заметив устремленные на него обвиняющие взгляды.
— Антонио, что? Что, черт возьми, это за Микеле? То, в чем ты обвиняешь своего кузена, очень, очень серьезно. Ты не должен лгать об этом.
— Я не лгу! — Микеле закричала. — Клянусь, я не лгу. Он заставлял меня делать с ним всякие гадости и...
— Антонио, что ты хочешь сказать? — Бенедикто прервал его, кивнув Антонио, как будто ожидал, что этот человек будет единственным, кто скажет правду.
— Что, по-твоему, я должен сказать, Бенедикто? Я в ужасе от того, что Микеле мог выдумать что-то подобное. Я был добр к нему, и слышать, что он говорит такое обо мне? — Он покачал головой, изображая грусть, и разочарованно посмотрел на Микеле. — Так ты платишь мне за все, что я для тебя сделал? За то, что я был твоим другом?
— Что?… Нет, — Микеле покачал головой, не в силах поверить, что его отец поверил словам Антонио, а не ему самому. Больше всего он не мог поверить, что Антонио может выглядеть таким спокойным, когда говорит такую ложь. Каким же чудовищем он был, если делал все это с невозмутимым лицом? Ни следа вины?
— Он изнасиловал меня, — он задыхался от слов, слезы уже готовы были вот-вот хлынуть наружу — он не мог так долго сохранять невозмутимый вид. — Он удерживал меня, и он... он... — Микеле запнулся, не в силах выразить словами то, что произошло, или тот факт, что Антонио осквернил его таким образом.
— Что он сделал, Микеле? — Скучающим тоном спросил Бенедикто, едва сдерживаясь, чтобы не закатить глаза.
— Отец, ты понимаешь, что я имею в виду...
— Нет, не думаю, что понимаю. Почему бы тебе не рассказать нам? Что Антонио с тобой сделал?
Микеле, застигнутый врасплох, моргнул, в голове у него помутилось.
— Он...
— Он? — Бенедикто приподнял брови. Все за столом притихли, как будто ждали, что Микеле устроит представление. Микеле не мог поверить, что ему пришлось произнести эти слова вслух — слова, которые причинили ему такую же боль, как и само действие.
— Он засунул в меня свой пенис... Он заставил меня сосать его...
Тишина.
— Это то, что ты сделал, Антонио? — Спросил Бенедикто его кузена, который, конечно же, с неловким смешком отрицал это.
— Это твой способ сказать мне что-то, Микеле? — Затем Бенедикто обратил на него свой ледяной взгляд, рассматривая его так, словно он был ничем иным, как грязью на его ботинках. — Что у тебя могут быть, — его лицо скривилось от отвращения, — извращенные вкусы?
Микеле покачал головой, открывая и закрывая рот, так как не мог вымолвить больше ни слова. Невероятность ситуации ошеломила его, загнав в угол. Он оглядел сидящих за столом.
Козима не отрывала глаз от тарелки, но по ее улыбке было видно, что она злорадствует. Она смеялась над ним. Антонио притворялся шокированным, но в глубине души его забавляла слабая борьба Микеле. Затем были Франко и его жена, которые оба нервно рассмеялись, делая вид, что ситуация была полностью выдумана Микеле — нелепое заявление, возможно, вызванное чувством неполноценности или потребностью во внимании.
Весь дом знал, что у Микеле было и то, и другое в избытке.
Его тело сотрясала дрожь, и он просто видел, что все смеются над ним.
— Раф, — обратился он к брату. — Раф может рассказать тебе. Он видел нас, — сказал он вслух, вспомнив, что брат обещал ему поддержку. — Он видел все, — продолжил он и повернулся к брату, чтобы встретиться лицом к лицу с кем-то посторонним. Кто-то, кто смотрел на него без всякой реакции.
— Верно? — на его лице появилась робкая улыбка. — Расскажи им, что ты видел, Раф. Что он прикасался и к тебе. Что он...
Тишина.
Снова воцарилось молчание.
Затем Бенедикто рассмеялся.
— Черт возьми, — сухо усмехнулся он. — Пожалуйста, скажи нам, Раф. Ты случайно не видел ту интерлюдию, о которой говорит Микеле?
Раф моргнул. Он был бледен, его взгляд скользил по столу, пытаясь отвлечь от себя внимание.
— Раф? — Повторил Бенедикто. Раф встретился взглядом с Козимой, прежде чем встретиться взглядом с отцом.
— Да, святой отец? — Спросил он невинным тоном.
Микеле видел, что он тоже нервничал. Но вместе они могли бы положить конец этой уловке. Они могли бы добиться того, чтобы Антонио получил по заслугам за то, каким лживым негодяем он был.
— Это правда, что говорит твой брат? Ты видел, как Антонио использовал его таким образом? Голос Бенедикто был напряжен и серьезен. Именно так Микеле понял, что слова брата были недостающим звеном. Как только он расскажет обо всем, что видел, его отец поверит им.
— Я... — Раф запнулся.
На мгновение их взгляды встретились, и он увидел во взгляде брата что-то, чего не смог расшифровать. Раф нервно оглядел комнату, прикусив губу.
— Я...
— Ты не обязан покрывать своего брата, Рафаэль. Просто скажи правду. Ты видел или не видел, как Антонио насиловал Микеле?
Раф не ответил, его губы дрожали.
— Расскажи им, Раф. Расскажи им, что произошло. Что с тобой он тоже пытался...
Козима застыла за столом, не сводя глаз с сына и затаив дыхание ожидая его ответа. И впервые заговорила.
— Это правда, Раф? В ее голосе прозвучали резкие нотки, и Раф неловко сглотнул.
— Рафаэль! — Рявкнул Бенедикто. — Говори! — приказал я.
— Нет.
Микеле замер, от одного этого слова он застыл с открытым ртом, пребывая в состоянии полнейшего шока.
— Нет, это неправда, — продолжил Раф дрожащим голосом.
Микеле мог только смотреть на своего брата.
— Раф...
— Это неправда, — повторил он, и в его голосе послышалось чувство вины. — Это неправда, — он покачал головой.
— Раф... — Микеле беззвучно позвал брата по имени, удар в сердце заставил его пошатнуться от боли.
Он… Он… Он не мог даже подумать об этих словах, не говоря уже о том, чтобы произнести их вслух. Его брат солгал. Он предал его… Он…
Рыдание разорвало воздух.
Микеле запоздало понял, что это исходит от него, когда ладонь отца ударила его по щеке, удар был настолько сильным, что он упал со стула. Его тело с громким стуком упало на пол.
Он все еще был в состоянии шока и с трудом осознавал, что происходит вокруг него. Даже боль в теле, когда отец наносил ему удар за ударом, стала несущественной.
Однако он слышал слова.
Лжец. Обманщик. Ненормальный.
— Что, черт возьми, я сделал, чтобы заслужить такого, как ты, — выплюнул Бенедикто. — Это все расплата, не так ли? Мне следовало выбить это из тебя давным-давно...
Он не мог понять, о чем говорит его отец. По крайней мере, до тех пор, пока он не услышал другие слова.
Гомосексуал. Педик. Отклоняющийся от нормы.
Его отец и вся семья верили, что он делает это потому, что был влюблен в своего кузена и питал слабость к мужчинам. И, несмотря на новые удары, он услышал, как Антонио тоже подтвердил это, сказав, что заметил какую-то закономерность в поведении Микеле и что он будет постоянно его искать.
Все лгали. О Микеле. О том, что произошло. Обо всем.
Они все лгали, но заклеймили его лжецом.
— Отец, остановись! Ты убиваешь его, — голос Рафа прорвался сквозь туман в его голове.
Его легкие сжались от такой сильной боли, что он не смог удержаться и громко взвыл.