— Но это означало бы, что отец знает и...
— Он прекрасно знает. Но он бы никогда не позволил, чтобы об этом стало известно. Не сейчас, когда ему все еще нужно защищать свою репутацию. Представь себе, гордый итальянец воспитывает незаконнорожденного сына своей жены. Все бы смеялись над этим. Все бы смеялись над ним.
Раф был не в состоянии сдвинуться с места. Новость застала его врасплох, повергла в шок.
— Тогда зачем тебе было сообщать об этом?
— Просто. Если бы об этом узнали, не только твой отец и вся семья стали бы посмешищем, но и, как ты думаешь, выжил бы маленький Микеле? Он был бы первым, кого убили бы, чтобы сохранить лицо, — будь то Бенедикто или кто-то из высокопоставленных членов семьи. Никто бы не захотел, чтобы посторонний предъявлял какие-либо права на фамилию Гуэрро, не так ли?
Антонио продолжал говорить, объясняя все, что произойдет, если Раф выполнит свою угрозу или, что еще хуже, расскажет кому-нибудь о том, что задумал Антонио.
И вот Раф столкнулся с самой большой загадкой в своей жизни.
Для него не имело значения, что его брат не был ему кровным братом — он всегда был для него только любимым братом и будет им и впредь. Но, поразмыслив над подробностями, рассказанными Антонио, он понял, что тот был прав.
Если кто-нибудь узнает, что Микеле не был сыном Бенедикто, тогда...
Дни шли, а дилемма только усугублялась.
Выбор был жестоким. Либо он помог своему брату наказать этого подонка, который посмел назвать себя человеком, либо он отрицал какую-либо осведомленность о проступках Антонио и защитил своего брата от будущих последствий.
Как он мог принять такое решение? Как он мог, когда и то, и другое означало причинить боль его брату. Первое поставило бы под угрозу его жизнь, в то время как второе привело бы к тому, что Микеле возненавидел бы его на всю жизнь.
Но, по крайней мере, он был бы в безопасности. И его тайна тоже.…
В то воскресное утро, когда он оставил Микеле и удалился в свою комнату, он принял решение.
Он возьмет на себя основную тяжесть всего этого.
Теперь, спустя год после инцидента, который навсегда запечатлелся на его сетчатке, когда слова, которыми они обменялись, обожгли его уши и оставили горький привкус на языке, Раф не знал, что делать… Он не знал, что еще делать.
Он принял решение и какое-то время придерживался его, думая, что все будет лучше, чем если бы люди вмешивались в жизнь Микеле. Но, видя, как тот все глубже и глубже погружается в пучину страданий — в ад, созданный Рафом, — он не мог не ненавидеть себя.
Он сделал это.
Раф был тем, кто обрек Микеле на то существование, которое он теперь вел, и он понял, что не может смириться с последствиями.
Это было больно.
Это чертовски больно.
— Как я могу все исправить? — Прошептал он, прислонившись к холодному дереву двери и продолжая смотреть на стол.
Но ответ был не в его пользу. Он никогда не сможет все исправить. Микеле, скорее всего, никогда его не простит. И если бы он был честен с самим собой, то понял, что тоже не простил бы себя. Независимо от мотивации Рафа, независимо от того, что он хотел как лучше.
Как можно выбирать между плохим и еще худшим? Как можно сделать хороший выбор и жить с чистой совестью? Возможно, он и избавил Микеле от худшей участи, но обрек его на еще более жестокое существование.
Этот выбор всегда будет преследовать его.
Глава 26
Возраст — пятнадцать лет
Отношения Рафа с матерью становились все более и более напряженными. Козима пыталась наладить с ним контакт, проявляя все свои лучшие качества, пытаясь доказать ему, что она все еще его мать — та самая, которая любила его с детства.
Но в этом-то и заключалась проблема.
Она была его матерью, и ее любовь к нему означала, что она причиняла боль другим. Рафаэль не был уверен, что хотел бы иметь что-то общее с такой любовью.
Как он мог, когда знал, что его мать была причиной разрыва между ним и Микеле?
Возможно, в прошлом он не обращал внимания на ее поведение, потому что говорил себе, что она не это имела в виду — что в своей попытке защитить Рафа она в конечном итоге причинила боль его братьям и сестрам. Он всегда говорил себе, что это было непреднамеренно, потому что, конечно же, его мать не была таким чудовищем.
Раф всегда считал себя человеком с развитым самосознанием. Он знал характер своей матери и смирился с этим. Но он обманывал себя с самого начала, не так ли?
Он говорил себе, что она просто амбициозна, что она не была настоящим злом.
Теперь, столкнувшись с доказательствами ее настоящего преступления — единственного преступления, которое сделало бы презренным любого, — он должен был сделать шаг назад и еще раз оценить ситуацию.
Бенедикто тоже заметил размолвку между матерью и сыном и, пытаясь успокоить Козиму, попытался дать Рафу совет.
Все началось и закончилось словами «ты знаешь, как сильно она тебя любит».
Раф воспринял все это спокойно, просто кивнув. И все же внутри у него все кипело.
Какой же была эта любовь? А если и была, то что же это была за гребаная любовь, если она погубила кого-то другого только ради него?
И это было даже не ради него, не так ли? Он никогда не был поклонником криминальной жизни, в которой родился, но смирился со своей участью. Он с самого начала знал о своем наследии и по-своему чтил его. Но его мать никогда не была удовлетворена только этим. Нет, она хотела, чтобы имена Гуэрро и Рафаэль стали синонимами. Она не просто хотела, чтобы он был лидером, она хотела всего. И, в более широком смысле, она хотела всего для себя.
Раф ежедневно проклинал себя за то, что все это время был таким слепым дураком. Он всегда вставал на сторону матери, когда его братья и сестры оказывались правы.
Она жаждала крови.
И ей было все равно, чья это кровь, лишь бы проливалась кровь и приносились богатства.
Шло время, и все стремились дать ему совет. Несмотря на то, что его окружало так много людей, он чувствовал себя еще более одиноким, чем когда-либо.
Он хорошо учился в школе. Он выполнял свою работу в организации. Только его усилия спасли семью от разорения, но даже это не было должным образом признано.
Раф предполагал, что его отец, возможно, хотел, чтобы он стал его преемником и чтобы в нем видели компетентного будущего лидера, но это не означало, что он позволит Рафу присвоить себе славу.
Постепенно он стал замечать недостатки там, где раньше их не было.
И это были недостатки его отца. Высокомерие. Тот тип, который не позволял ему согласиться с тем, что его гораздо более младший сын мог бы добиться гораздо большего, чем он сам.
Хотя изначально предполагалось, что Раф будет руководить компанией в течение четырех месяцев, а в случае успеха — и дольше, его отец быстро восстановил свою должность, как только понял, что планы Рафа осуществились и приносят реальные деньги. В некотором смысле, он присвоил достижения Рафа себе. Не то чтобы Раф возражал против этого, втайне надеясь, что это будет означать меньшую вовлеченность в организацию и больше времени для общения… что ж, быть по сему.
Он не знал, каково это — быть подростком.
Раньше ему приходилось радовать своих родителей. Теперь он потерял все.
Раньше у него были свои обязанности. Теперь у него было только непреодолимое чувство вины. И было маловероятно, что это позволит ему жить нормально.
Он никогда не мог себе этого позволить, хотя и знал, чего это ему стоило.
И так он постепенно почувствовал, что превращается в оболочку своего прежнего «я». Если раньше он притворялся, вел себя так, как от него ожидали, и поддерживал видимость того, что он не может поступить неправильно, то теперь он больше не беспокоился.
Все в школе тоже заметили это и старались держаться от него подальше.
Вскоре Рафаэль просто замкнулся в себе. Дома он не обращал внимания на своих родителей. В школе он игнорировал своих сверстников. На работе... как бы смешно это ни звучало для пятнадцатилетнего подростка, он надел бесстрастную маску и занялся тем, что у него получалось лучше всего, — работой.