Вернувшись домой, он быстро нацарапал записку и просунул ее под дверь Микеле.
У них была давняя традиция сидеть и разговаривать на крыше, и Раф надеялся, что Микеле вспомнит те хорошие времена — вспомнит, что, несмотря на их разное положение в жизни, они были братьями.
И хотя Раф теперь знал, что Бенедикто не был биологическим отцом Микеле, он не переставал считать его своим братом. Ради всего святого, они выросли вместе. Они через многое прошли…
Глубоко вздохнув, он вернулся в свою комнату, доделал домашнее задание и убедился, что все будет сделано к ночи.
С сердцем, бьющимся где-то в горле, он поднялся на крышу. Он просто надеялся, что Микеле появится. Что он послушает Рафа…
Он открыл чердачный люк и вскарабкался наверх, прежде чем забраться на крышу.
Вдалеке стояла одинокая фигура, от нее в ночь поднимался сигаретный дым. На нем была майка-безрукавка и джинсы, низко сидящие на бедрах. Микеле всегда был худощавым, но с ростом он стал выглядеть еще стройнее.
— Я получил твою записку, — сказал Микеле, когда Раф подошел ближе. Он не обернулся. Он не пошевелился. Он продолжал затягиваться сигаретой, запрокинув голову и глядя на сгущающиеся тучи, затягивающие небо.
Собирался дождь.
Раф тихо подошел к Микеле, сел рядом с ним и стал смотреть на горизонт.
— Прости. — Он произнес эти слова голосом, полным стыда. Когда Микеле не ответил, он продолжил, придав своему голосу твердость. — Я дам тебе все, что ты захочешь. Но в обмен... — он резко выдохнул, его голос дрожал.
— В обмен? — Микеле повернулся, подняв бровь и прищурившись, глядя на Рафа.
— Перестань встречаться с Ластрой. Прекрати свои бунтарские выходки. Я дам тебе то, что ты хочешь, но, пожалуйста, вернись к себе прежнему...
Микеле рассмеялась.
Раф отшатнулся, яростно моргая, а Микеле продолжала смеяться.
— Прежнему? — Он сделал шаг вперед. — Прежнему, Раф? — Что это значит? Прежнему слабаку? Тому, кто молча сносил все оскорбления? Такому мне?
— Нет, — он покачал головой. — Прежнему... хорошему тебе, — он попытался улыбнуться.
— Хорошему? — насмешливо спросил Микеле. — Слышал, — усмехнулся он. — Мне жаль говорить тебе это, но тот я ушел навсегда. Тот я умер в тот момент, когда ты решил предать меня в очередной раз. Снова и снова. Потому что одного раза было недостаточно, не так ли? Ты должен был делать это снова и снова, вытравлять из меня все человеческое.
Глаза Рафа расширились, и он не поверил своим ушам.
— Что...
— Это то, что ты сделал, Раф. Ты предавал меня до тех пор, пока у меня ничего не осталось. Ничего, кроме как взять чертов пистолет и покончить со своей чертовой жизнью, — с горечью обвинил он.
Раф пристально посмотрел ему в лицо, чтобы тот увидел правду. Боже, и это была правда, которая пристыдила его до такой степени, что он едва мог говорить.
— Я-я н-не понимаю, о чем ты говоришь, — пробормотал он. Его кожа покрылась мурашками, хотя погода была приятной и теплой.
— Конечно, нет, — усмехнулась Микеле. — Это того стоило?
— Ч-что?
— Стать наследником? Забрать все. Это того стоило?
— Я... — он запнулся. — Я сделал это не для этого, — прошептал он, но рядом не было никого, кто мог бы его услышать. Только не тогда, когда один взгляд на лицо Микеле сказал ему, что брат ни за что не поверит ни единому его слову.
Вдалеке прогремел гром.
Пальцы Микеле вцепились в рубашку Рафа, прижимая его к себе и в то же время отстраняя от себя.
— Тогда зачем ты это сделал?
Наступила пауза, когда начался дождь, крупные капли которого падали им на кожу. Раскаты грома усилились, небо озарилось вспышками света.
Они уставились друг на друга, оба тяжело дышали от переполнявших их эмоций.
— И что же ты тогда за это получил, а? — Повторил Микеле, повысив голос, чтобы перекричать фоновый шум.
— Я сделал это ради тебя! — Закричал Раф. — Черт возьми, я сделал это ради тебя!
Глаза Микеле на секунду расширились, прежде чем он разразился смехом.
— Поэтому ты и распускаешь слухи? Ради меня?— Смех стал маниакальным.
— Слухи? Что? Какие слухи? — Раф нахмурился, но не успел задать больше ни одного вопроса, как получил удар в лицо.
Он не отвел взгляда, принимая этот удар и тот, что последовал за ним. Он держал себя в руках. Если бы Микеле захотел испытать на нем своих демонов, Раф позволил бы ему. Видит бог, он заслужил все это и даже больше. Чем сильнее Микеле наносил удары, тем меньше Раф двигался, даже не издавая ни звука от боли.
— О нет, ты не должен изображать мученика, — усмехнулся Микеле. — Ты не должен сидеть тут как святой. Ты, блять, не имеешь права делать из меня плохого парня!
Раф не ответил. Он не мог. Он знал только, что получил по заслугам, не меньше.
— Дерись со мной, черт бы тебя побрал! — Закричал Микеле, отбрасывая его назад. — Дерись со мной! — Закричал он, от него исходила агрессия, но и что-то еще.
Раф видел это. Точно так же, как он понимал, что во всем виноват он сам. Все дело было в боли, искажавшей черты Микеле, в агонии, которая появлялась каждый раз, когда он кричал на Рафа.
Он узнал эту боль, потому что разделял ее отчасти. Но он никогда не смог бы поделиться всем этим, не после того, через что прошел Микеле. Он закрыл глаза и принял это.
Еще один удар.
— Сражайся со мной! — Потребовал Микеле.
Раф покачал головой.
— Ударь меня, если это тебе поможет. Убей меня, черт возьми! — выкрикнул он. — Но мне жаль, Микеле. И я готов отдать тебе все. Все, — выдохнул он, из его носа и разбитой губы текла кровь.
Ему было больно физически, но это была лишь тень той боли, которую он испытывал внутри.
— Просто сделай это! — он зажмурился, увидев поднятый кулак Микеле, и его тело приготовилось к предстоящей боли.
Она так и не пришла.
Схватив его за рубашку, Микеле снова поднял его, приблизив окровавленное лицо Рафа к своему.
— Будь ты проклят, Раф. Почему? — Он задал этот вопрос прерывающимся голосом. — Почему?
— Ненавидь меня, если это тебе поможет, — наконец произнес Раф, и эти слова застали его врасплох.
С самого начала он намеревался добиться прощения у своего брата — заставить его понять, что путь, на который он встал, был неправильным, опасным. Но когда он посмотрел на Микеле — а он действительно смотрел, — он понял, что ничто не сможет исправить эту ошибку.
Никогда.
Их отношения были обречены — были обречены с самого начала.
Чем больше он цеплялся за Микеле, чем больше пытался вернуть его, тем больше доводил его до крайности.
В конце концов, он понял. Его помощь не помогла его брату. Это было только ради его совести — очень эгоистичная причина, которая только что проявилась. И все потому, что он видел неприкрытую боль на лице своего брата и тот факт, что это выражение, казалось, было неизменным, когда он смотрел на Рафа.
— Ненавидь меня, — повторил он, почти оцепенев. — Ненавидь меня, но не губи себя ради меня, — сказал он ему.
Микеле покачал головой, его губы скривились от боли.
— Слишком поздно, Раф. Слишком поздно.
Он отпустил брата. Отступив на шаг, он отпустил Рафа.
— Пожалуйста, просто оставь меня в покое. Я говорил тебе и повторю еще раз. Ты для меня ничто. — На его лице снова появилась бесстрастная маска. Затем он повернулся, чтобы уйти.
— Тогда зачем ты пришел сюда? Зачем ты пришел, если я для тебя никто? — Спросил Раф. В Микеле он увидел то, что чувствовал сам. Им обоим было трудно расстаться, хотя близость причиняла слишком сильную боль.
Микеле не ответил. Он сделал еще один шаг.
— Лжец, — крикнул Раф. — Ты гребаный лжец, Микеле, и тебе меня не одурачить.
Его брат все еще был там, и будь он проклят, если не собирался продолжать в том же духе. Потому что он увидел следы прежнего Микеле. И пока он был там, Раф все еще был там.
Когда Микеле не ответил, Раф схватил его за рубашку, пытаясь оттащить назад.
— Ты слышал, ты гребаный лжец.
— Отвали, Раф, — выпалил Микеле, поворачиваясь только для того, чтобы ткнуть Рафа локтем в бок. Толчок был не слишком сильным, но дождь уже запачкал землю, сделав ее скользкой.