Только что ноги Рафа стояли на земле, а в следующее мгновение его отбросило назад. Все произошло так быстро, что он едва успел ухватиться за выступ, когда его ноги повисли в воздухе, и вздох сорвался с его губ, когда он посмотрел вниз, на расстояние между тем местом, где он находился, и землей.
Глаза Микеле расширились, и, прежде чем он успел подумать об этом, он перевернулся на живот, схватил Рафа за руки и крепко сжал.
— Черт, Раф, — выругался он, в его голосе слышалось беспокойство. — Не смей, — пробормотал он. Раф ничего не слышал. Стук сердца отдавался у него в ушах, а на заднем плане бушевала буря. Он слышал только свой бешеный пульс и то, что был в шаге от смерти.
Он поднял глаза, и его взгляд, полный ужаса, встретился с таким же взглядом Микеле.
— Не отпускай, — процедил сквозь зубы его брат, изо всех сил пытаясь оттащить Рафа назад.
Но у Микеле почти не было сил. Больше всего его тянуло вниз под весом Рафа. И когда он заскользил на животе до края крыши, Раф понял, что это не сработает.
— Отпусти, — сказал он, пытаясь высвободить руки.
Чем сильнее Микеле сжимал его, тем больше Раф паниковал. Он знал, что упадет. В этот момент, независимо от того, сколько секунд прошло, это было очевидно. Но он не собирался брать с собой брата. Будь он проклят, если снова причинит боль Микеле.
— Отпусти! — закричал он, отталкивая Микеле.
— Я не дам тебе умереть, маленький засранец, — парировал Микеле, его лицо напряглось от усилий. Он снова попытался отстраниться, но трение только заставило его соскользнуть еще ниже.
Все ниже и ниже, пока…
— Нет! — глаза Рафа расширились от ужаса.
Дождь продолжал лить, и они оба промокли с головы до ног.
— Отпусти, пожалуйста, — умолял Раф.
Если Микеле снова попытается его притянуть к себе,… Если он не отпустит…
— Я не стану, Раф. Сегодня ты не умрешь, — отрезал Микеле, сгибая руки и крепче сжимая Рафа. Сделав глубокий вдох, он попытался потянуть снова.
Раф закрыл глаза, слезы и кровь смешались с дождем. Он открыл их, только когда услышал треск.
Он падал.
Его брат был рядом с ним.
Он держался до самого последнего момента. В эту долю секунды Раф понял, что, если они чудом выживут, он отпустит его. Как и следовало сделать с самого начала.
Он наконец-то отпустит ее.
Когда Рафаэль открыл глаза, он понятия не имел, что произошло. В голове у него царил полный сумбур. Он уловил только запах отбеливателя и дезинфицирующего средства и медленно обвел взглядом голые стены больничной палаты.
Кто-то спорил рядом с ним, и слова были горькими на языке.
По крайней мере, одна вещь не изменилась.
— Как это могло случиться, Бени? Как? Наш Раф не просыпается уже несколько дней. Несколько дней! И это дьявольское отродье отделалось всего несколькими царапинами. Клянусь Богом, я убью его собственными руками...
— Держи себя в руках, Козима, — Бенедикто схватил жену за руку, его голос стал тише. — Ты не можешь говорить такое на людях.
— Что? Что я убью этого сукина сына? Потому что я это сделаю, Бени. Запомни мои слова, я так и сделаю. Я уверена, что он причастен к несчастному случаю с Рафом. Иначе зачем бы он вообще оказался на крыше? Да еще и в разгар шторма? Должно быть, это чудовище каким-то образом заманило его...
— Прекрати. Просто... прекрати. Сказал его отец сдавленным голосом. — Мы ничего не можем сейчас сделать, не так ли?
— Конечно, нет. Ты позволил ему уйти. Как ты мог?
— Его выписали из больницы, Козима. Я ничего не мог с этим поделать.
— Я все еще не могу поверить, что он отделался ни царапиной, в то время как мой малыш томится в этой проклятой кроватке. Что, если он никогда не проснется? Что, если...
Раф пошевелился, с его губ сорвался тихий стон.
Его мать обернулась, и ее глаза расширились, когда она увидела, что он проснулся.
— Раф, слава Богу! — Она, не теряя времени, бросилась к двери и позвала врача.
Сознание медленно возвращалось к нему, как и к тому факту, что его руки и левая нога были в гипсе. Он даже не был уверен, что они хоть что-то чувствуют, пока не попытался пошевелить ими, чувствуя, как боль разливается по всему телу.
Несмотря ни на что, его мозг работал быстро. Он понял, что сильно ушибся в результате несчастного случая. Тем не менее, ему невероятно повезло, что он выжил при падении с такой высоты. Тот факт, что он знал, что Микеле повезло еще больше, наполнил его такой радостью, что он больше не беспокоился о своей малоподвижности или о почти невыносимой боли, которую он испытывал. Во всяком случае, эта боль подсказала ему, что он не парализован, что было еще одним положительным моментом.
И когда врач пришел его осмотреть, ему сказали, какие именно травмы он получил — переломы конечностей и довольно серьезное сотрясение мозга. Все это было незначительно для высоты, с которой он упал.
— Вам очень повезло, молодой человек, — заявил доктор, заверив его, что он полностью поправится.
Раф еще не разговаривал, и хотя его мать ругала его за это, доктор сказал, что для него нормально находиться в состоянии шока. Тот факт, что он реагировал на слова и понимал, когда к нему обращались, означал, что с ним все в порядке. Просто шок.
Это был не столько шок, сколько быстрота мышления Рафа. Он понял, что момент, в который он попал, был дан ему судьбой — как в том, что он выжил, так и в том, что теперь он может расплатиться по счетам. Наконец-то он сможет раскаяться во всем, что натворил, и, возможно, в процессе этого на его душе тоже станет немного светлее.
Остаток дня он не проронил ни слова.
Сколько бы мать ни уговаривала его, сколько бы ни плакала рядом с ним и ни проклинала Микеле, он не произнес ни единого слова.
По иронии судьбы, теперь, когда он был заперт в своем теле и вынужден был сидеть наедине со своими мыслями, его разум был яснее, чем когда-либо. Может быть, туман рассеялся из-за дождя, а может быть, боль прогнала его. В любом случае, впервые он увидел свою ситуацию с поразительной ясностью.
Он был виновен. Независимо от обстоятельств, он был виновен. И все это время он только пытался смягчить свою вину, пытаясь убедить его простить его и вернуться к тому, кем он был раньше. Смех заклокотал у него в горле, когда он осознал, насколько правомерным он был.
Вместо того, чтобы позволить Микеле исцелиться в его собственном темпе, предоставив его самому себе, Раф продолжал упорствовать. Он давил и давил, желая, чтобы все вернулось на круги своя, когда такого понятия, как «нормально», больше не существовало. Он был так сосредоточен на своей боли, что не обращал внимания на боль своего брата.
Но теперь… С тяжелым сердцем он понял, что пришло время сдаться.
Обо всем на свете.
На следующий день, когда врач пришел проведать Рафа, он снял несколько повязок с его головы, чтобы осмотреть рану, и задал ему несколько вопросов.
— Ты знаешь, что произошло?
Раф открыл рот, закрыл его и снова открыл несколько раз, прежде чем, наконец, выдавил из себя несколько слогов.
— Я-я п-упал.
Доктор нахмурился.
— Как ты упал?
— С-С-поскользнулся, — в конце концов сказал он, притворяясь, что ему трудно говорить. Он запинался на словах, путался в мыслях и путал значения. И все это в попытке заставить окружающих поверить, что с ним что-то не так.
— Сколько тебе лет, Рафаэль? — Спросил доктор, продолжая записывать свои наблюдения.
— Ноль-пятьдесят один, — ответил он с невозмутимым выражением лица и широко раскрытыми невинными глазами.
Все обернулись.
Его мать прерывисто вздохнула. Его отец прошелся по комнате, прежде чем выйти из нее, в то время как доктор сохранял профессиональное спокойствие.
— Понятно, — просто кивнул он, продолжая задавать различные вопросы, которые касались его жизни, а также средств массовой информации, текущих событий и общеизвестных исторических фактов. Раф каким-то образом все их неправильно понял, но не в открытую. Он был просто не в себе, что наводило на мысль о том, что он имел представление о том, о чем говорил, но его мозг не мог получить доступ к необходимым знаниям и облечь их в связные слова.