Он умудрялся все время вести себя так, словно ему было трудно не только говорить, но и концентрироваться.
У Козимы, сидевшей рядом с ним, началась истерика, когда врач объявил, что сотрясение мозга, вероятно, нанесло больше вреда, чем предполагалось ранее, и назначил новую серию анализов.
— Раф, малыш мой, — плакала его мать после ухода врача. — Что этот дьявол сделал с тобой, мой дорогой мальчик? — продолжала причитать она, прижимаясь к нему и шепча, как сильно она его любит и что больше никогда не сделает ничего плохого, пока ему не станет лучше.
Ему не становилось лучше.
Анализы приходили и уходили. Диагноз менялся, но никто не мог понять, что случилось с Рафом.
— Мозг — сложный орган, мэм, — сказал один из врачей, подразумевая, что травма была за пределами возможностей врачей.
После нескольких недель, проведенных в больнице, когда с него сняли гипс и его конечности постепенно начали работать, Рафаэль выписали.
Однако, когда он вернулся домой, все изменилось. Начиная с его собственной жизни.
В школе перемены были самыми значительными.
В одночасье его статус золотого мальчика исчез, сменившись такими оскорблениями, как «отсталый», «тупой», «чудак» и другими. Когда-то он критиковал своего брата за то, что тот не дал отпор хулиганам, он понял, что это не так просто сделать, как сказать.
Люди, которым он раньше нравился, покинули его. Люди, которые раньше восхищались им, теперь осыпали его оскорблениями. Все считали его слабым, ненормальным, и все смеялись ему в лицо.
Он воспринял это спокойно — это было то, на что он подписался.
Однако его брат избегал его. Он видел, как издевались над Рафом, видел перемены в его жизни, но ни разу не спросил, все ли у него в порядке. Что, по мнению Рафа, было к лучшему. Для него тоже было легче сделать более чистый разрыв — наконец-то разорвать их связь.
Дома Бенедикто был явно огорчен таким поворотом событий, хотя и не хотел этого признавать. Он делал вид, что все в порядке и что Рафу со временем станет лучше и он вернется к своему прежнему образу жизни. Больше всего на свете он не хотел, чтобы Раф узнал, что семья уже судачит о нем, утверждая, что такой человек никогда не должен занимать руководящий пост.
Но это было именно то, чего Раф хотел с самого начала.
Уйдя в себя и изменив отношение к себе людей, он наконец освободился от всеобщих ожиданий по отношению к нему.
Наконец-то он смог стать... самим собой. Или, по крайней мере, учитывая нынешние ограничения, он мог попытаться.
Его мать была единственной, кто не изменился. После того, как прошел первоначальный шок, она приняла его состояние как постоянное и посвятила себя заботе о нем, хлопоча о нем и осыпая его всей своей любовью.
Рафу было неловко обманывать ее, но он также знал, что она сделала. Это была его дилемма. Как он мог примирить любящую мать, которая принимала даже своего сына-инвалида, с мерзким человеком, который хотел причинить боль его брату самым ужасным образом, какой только можно вообразить?
Он не мог.
И так он установил статус-кво. Он не принимал и не отвергал ее помощь, относился к ней нейтрально, что убивало ее изнутри — почти так же, как и его изменившиеся умственные способности.
— Н-нет, — он покачал головой и опустил плечи, оказавшись в одном из укромных уголков школьного двора. Трэвис, один из мальчиков, который когда-то был его другом, теперь открыто насмехался над ним.
Они оттащили его в один из перерывов, и у него не было возможности избежать встречи с ними. Если вначале они только оскорбляли его и толкали то туда, то сюда, то это был первый раз, когда они применили к нему физическое насилие.
Прошло всего несколько месяцев после несчастного случая, и его конечности еще не полностью зажили, хотя теперь он мог двигаться достаточно, чтобы ходить в школу и вернуться к некоторым своим старым привычкам.
Его учителя пошли навстречу, предоставив ему дополнительное время для выполнения домашних заданий и записав его в специальные классы для учащихся с ограниченными возможностями в обучении.
Если вначале ему было труднее продолжать в том же духе, то чем больше он это делал, тем больше привыкал к тому, что он был новым Рафаэлем. И еще одним преимуществом было то, что он видел истинное лицо каждого. Никто не задерживался рядом с ним. Все смеялись, так или иначе. Или, как Трэвис, насмехались над ним и помыкали им. Он видел это — зависть, которая раньше скрывалась за подобострастием. И Боже, как же он был рад избавиться от этих людей, даже несмотря на то, что нынешние обстоятельства ему не очень нравились.
— Ты думал, что ты лучший, не так ли? — засмеялся он. — Давай посмотрим, по-прежнему ли ты так думаешь. — Стоя на коленях, Раф просто съежился, сгорбив спину и заикаясь, что-то бормотал. Он даже не смотрел на своих новых обидчиков, просто ждал, когда они выскажутся и уйдут. Но на этот раз они этого не сделали.
Они не издевались над ним. Они просто…
Опустив глаза в землю, он почувствовал, как первая струя мочи ударила ему в голову, намочив волосы. Трэвис сделал это первым, остальные мальчики вскоре последовали за ним.
Раф стоял неподвижно, его глаза расширились от шока.
Что…
Смех продолжался, пока они насмехались над Рафаэлем, вспоминая все его прошлые достижения и то, что сейчас они ему не помогут.
Он не знал, сколько времени прошло, прежде чем они ушли, но осмелился поднять глаза, только когда вдалеке послышались ехидные замечания. Его тело дрожало, раненая нога болела, а разум просто оцепенел. Однако, обернувшись, он заметил в конце переулка темную фигуру, прислонившуюся к кирпичной стене и наблюдавшую за ним прищуренными глазами.
Микеле.
Его брат.
Он поднес сигарету к губам, глубоко затянулся, сохраняя зрительный контакт, но затем бросил окурок на землю и, пятясь, растоптал его.
Как будто его никогда здесь и не было, он исчез.
Одиночество закралось в сердце Рафа. Он выбрал свой путь. Он сознательно пошел по этому пути. Теперь ему нужно было отвечать за последствия своего решения.
Даже если это могло убить его на этом пути.
Глава 28
Возраст — шестнадцать лет
— Вы уверены, что нет ничего другого? Чего вы еще не обнаружили? — Спросила Козима у врача.
— Как я уже говорила вам, миссис Гуэрро, мозг непредсказуем. Ваш сын физически здоров. Проблема исключительно психического характера.
— Но ты должен вылечить его, — добавила она дрожащим голосом, ее ноги превратились в желе, когда она схватилась за стол, чтобы не упасть. — Ты должен вылечить его, — повторила она, украдкой оглянувшись и обнаружив, что ее сын потерялся в своем собственном мире.
— Мне жаль. Я ничего не могу поделать, — вздохнул доктор.
— Доктор, — прошипела она, натягивая на него белый халат и указывая на Рафаэль, который в данный момент находился в дальнем конце комнаты. — Посмотрите на моего сына. Посмотрите на него! Он весь в синяках. Его одноклассники задирают его. Он, может, и не говорит мне, но я могу сказать, что синяки от этого.
— Я могу посочувствовать вашей ситуации, миссис Гуэрро. Но я ничего не могу сделать со своей стороны. Вам, вероятно, следует подумать о переводе его в другую школу.
— Он мой ребенок, доктор. Мой ребенок, — ее голос дрогнул, когда она увидела своего сына и то состояние, в котором он оказался.
Прошел год, и вместо того, чтобы поправиться, ее любимому Рафу стало хуже. Не его состояние — оно всегда оставалось прежним. Но его моральный дух упал до основания, и Козима видела признаки жестокого обращения с ним в школе.
Он, конечно, никогда ничего ей не рассказывал. Он предпочитал придумывать самые глупые отговорки, например, что он споткнулся и упал, или что он случайно ударился дверью. Но она знала правду.
Рафаэль, ее дорогой Раф, подвергался травле.
И она ничего не могла с этим поделать.
— Не могли бы вы также проверить, не вывихнута ли у него рука? Ему было трудно поднимать ее, — добавила она, обращаясь к врачу.