— Видѣли ли вы когда? спросила маленькая кокетка, имѣющая сходство съ литографіей парижскихъ модъ, дѣлая большой шумъ и обращаясь къ джентльмену въ трехъ жилетахъ: — видѣли ли вы….
— Никогда въ жизни, отвѣчалъ ее поклонникъ, поддергивая вортничекъ своей рубашки.
— Ахъ, кормилица, позволь мнѣ подержать его! вскричала другая молоденькая лэди.
— А, что кормилица, можетъ ли онъ открыть свои глаза? спросила еще какая-то дѣвица, показывая видъ безпредѣльной невинности.
Достаточно сказать, что всѣ незамужнія лэди единодушно произвели новорожденнаго младенца въ Купидоны, и что всѣ замужнія, nemine contradicente, соглашались, что онъ былъ во всѣхъ отношеніяхъ прекраснѣйшій ребенокъ, какого они когда либо видѣли, — конечно исключая изъ этого числа своихъ собственныхъ дѣтей.
Танцы начались съ величайшимъ одушевленіемъ. Дантонъ во всѣхъ отношеніяхъ снискалъ себѣ полное превосходство предъ прочими кавалерами. Нѣкоторые молодыя леди очаровали общество и пріобрѣли поклонниковъ, пропѣвъ за фортепьяно. «Мы встрѣтились съ тобой», «Я видѣлъ ее на ярмаркѣ мечты», «Я не повѣрю, чтобы вѣнокъ любви былъ тягостенъ для насъ», — и другія — въ одинаковой степени сантиментальныя и интересные романсы. «Молодые люди — говорила мистриссъ Киттербелъ — какъ нельзя болѣе милы и любезны»; дѣвицы тоже не теряли своихъ случаевъ; и все, по видимому, предвѣщало пріятное окончаніе вечера. Домпсъ, однакожъ, не надѣялся на это: онъ сидѣлъ и втайнѣ замышлялъ какой-то планъ — придумывалъ что-то въ родѣ шутки на свой собственный ладъ — и уже заранѣе вкушалъ удовольствіе! Онъ съигралъ робберъ и проигралъ. Мистеръ Дантонъ воспользовался этимъ случаемъ и отпустилъ острое словцо, при чемъ, конечно, всѣ расхохотались. Домпсъ сдѣлалъ возраженіе еще острѣе, но ему никто не улыбнулся, за исключеніемъ одного хозяина, который поставилъ себѣ въ обязанность смѣяться до слѣзъ рѣшительно всему. Словомъ сказать, вечеръ шелъ превосходно; только за музыкантами сдѣлалась небольшая остановка: они не играли съ такимъ одушевленіемъ какого желало общество. Однако, причина этому объяснилась весьма удовлетворительно, по показанію джентльмена, пріѣхавшаго вечеромъ изъ Гревзенда, открылось, что эти самые музыканты были наняты играть на пароходѣ цѣлый день, и они дѣйствительно играли почти безпрерывно во всю дорогу въ Гревзендъ и обратно, въ Лондонъ.
Ужинъ былъ превосходный; на столѣ красовались четыре фантастическія пирамиды изъ ячменнаго сахара, которыя, конечно, были бы прелестны, еслибъ только не растаяли при самомъ началѣ ужина; тутъ была и водяная мельница — произведеніе искуснаго кондитера, которой недостатокъ состоялъ въ томъ, что вмѣсто того, чтобъ держать воду въ колесѣ, она выпустила ее на скатерть. — Тутъ была и дичь, языки, пирожное, варенья, салатъ изъ морскихъ раковъ, говядина особаго приготовленія и вообще все, что вамъ угодно; Киттербелъ хлопоталъ о чистыхъ тарелкахъ — и между тѣмъ тарелки не являлись; джентльмены, которымъ нужны были тарелки, объявили, что обойдутся и безъ нихъ; мистриссъ Киттербелъ выхваляла ихъ самоотверженіе; сосѣдній зеленщикъ сильно суетился и началъ уже думать, что семь съ половиной шиллинговъ достанутся ему не даромъ; молодыя лэди кушали очень мало, опасаясь потерять романтичное достоинство; замужнія же лэди кушали очень много, и притомъ безъ всякихъ опасеній; вина было выпито вдоволь, и каждый изъ гостей наговорился и насмѣялся еще больше.
— Тише! тише! сказалъ мистеръ Киттербелъ, вставая и принимая весьма серьезный видъ. — Душа моя (эти слова относилась къ его женѣ, на противоположномъ отъ него концѣ стола), позаботься пожалуста о мистриссъ Максвелъ, о своей мама и прочихъ замужнихъ лэди; а вы, джентльмены, я увѣренъ, постараетесь убѣдить молодыхъ дамъ наполнить ихъ рюмки.
— Лэди и джентльмены! сказалъ Домпсъ, самымъ гробовымъ голосомъ и плачевнымъ тономъ, и всталъ съ мѣста своего, какъ призракъ въ Донъ-Жуанѣ: — не угодно ли вамъ наполнить свои рюмки? Я желаю предложить заздравный тостъ.
Наступила мертвая тишина; рюмки были наполнены; гости приняли серьёзный видъ.
— Лэди и джентльмены! противнымъ голосомъ продолжалъ зловѣщій Домпсъ. — Я….
Въ эту минуту мистеръ Дантонъ издалъ, въ подражаніе французскому горну, двѣ самыя высокія ноты. Нервическій ораторъ задрожалъ; гоcти покатились со смѣху.
— Порядокъ! тишина! вскричалъ мистеръ Киттербелъ, стараясь подавить свой смѣхъ.
— Тишина! молчаніе! повторили джентльмены.
— Дантонъ, успокойся, сказалъ задушевный его другъ.