Мы приближаемся друг к другу вплотную, словно приятели.
— Ну, и что дальше? — шепотом произносит начальник тюрьмы.
Я оглядываюсь вокруг, будто хочу получше оценить обстановку, и отвечаю:
— Ну, не знаю. По-моему, все свидетельствует о том, что состоится казнь.
— Да ладно вам, Пост. Наши юристы утверждают, что на сей раз все получится.
— Ваши юристы — идиоты. Мы уже об этом говорили.
— Ну же, Пост! Каковы сейчас шансы?
— Пятьдесят на пятьдесят. — Я прекрасно понимаю, что это ложь.
Мои слова озадачивают начальника тюрьмы, и он явно не знает, что сказать.
— Я бы хотел повидать своего клиента, — продолжаю я.
— Да, конечно, — довольно громко отвечает он, напуская на себя разочарованный вид. Нельзя, чтобы остальные видели, что начальник тюрьмы со мной в той или иной форме сотрудничает, поэтому, резко отпрянув от меня, он отходит в сторону, будто чем-то рассержен. Охранники расступаются, и один из них открывает стальную дверь.
В камере для приговоренных Дьюк Рассел лежит на кровати, закрыв глаза. В праздничные дни тюремные правила позволяют ему держать в камере маленький цветной телевизор и смотреть по нему все, что захочет. Сейчас телевизор работает, но звук выключен. На экране по кабельному каналу показывают новости о лесных пожарах в западной части страны. То, что идет отсчет времени, оставшегося до казни Дьюка, в общенациональном масштабе не слишком заметное событие.
В каждом штате, где существует смертная казнь, имеются свои нелепые ритуалы, предусмотренные на период между назначением времени исполнения приговора и самой процедурой. Все они рассчитаны на то, чтобы сделать этот промежуток времени максимально драматичным. Здесь, в штате Алабама, например, власти позволяют приговоренному принимать близких родственников. Встречи с ними происходят в просторном специальном помещении и без какого-либо ограничения в степени контакта. В 10 часов вечера заключенного переводят в камеру смертников, которая расположена рядом с помещением для исполнения приговора, где осужденного должны убить. Вместе с ним там могут находиться священник и адвокат, но только они, и никто больше. Еду, предназначенную для последнего приема пищи, приносят примерно в 10.30. Заключенный может заказать все, что угодно, за исключением алкоголя.
— Ну, как вы? — спрашиваю я Дьюка, когда он садится на кровати и улыбается.
— Никогда не чувствовал себя лучше. Есть какие-нибудь новости?
— Пока нет, однако я не теряю оптимизма. Думаю, вскоре мы услышим что-нибудь интересное.
Дьюк — белый мужчина, ему тридцать восемь лет. До ареста по подозрению в изнасиловании и убийстве в его криминальном досье имелось лишь два эпизода, когда он попался на вождении в нетрезвом состоянии, да целая пачка штрафов за превышение скорости. Никаких насильственных преступлений. По молодости Дьюк Рассел был любителем вечеринок и буяном, но, проведя девять лет в одиночной камере, стал намного спокойнее. Моя работа заключается в том, чтобы добиться его освобождения, однако на данный момент эта цель кажется мечтой сумасшедшего.
Взяв пульт от телевизора, я переключаю каналы, пока не нахожу тот, по которому передают бирмингемские новости, но звук по-прежнему тихий.
— У вас вид уверенного в себе человека, — замечает Дьюк.
— Я могу себе это позволить. Не мне собираются воткнуть в вену иголку с ядом.
— Забавный вы человек, Пост.
— Расслабьтесь, Дьюк.
— Расслабиться? — немного удивленно переспрашивает меня он и, встав, снова улыбается. Вид у него действительно спокойный, учитывая ситуацию. — Вы помните Лаки Скелтона? — с легким смешком интересуется он.
— Нет.
— Через пять лет они все-таки добрались до него, но до этого им пришлось три раза приносить ему еду для последнего приема пищи. Перед тем как Лаки Скелтона отправили на тот свет, он три раза, можно сказать, всходил на эшафот. И всякий раз заказывал пиццу с колбасой и вишневую кока-колу.
— А что заказали вы?
— Стейк и жареный картофель с шестью банками пива.
— На пиво я бы на вашем месте не рассчитывал.
— Вы вытащите меня отсюда, Пост?
— Не сегодня, но я работаю над этим.
— Если я выйду на свободу, то отправлюсь прямиком в бар и буду пить холодное пиво до полной отключки.
— Я пойду с вами. А вот и губернатор.
На экране появляется губернатор Алабамы, и я прибавляю звук.
Глава исполнительной власти штата стоит перед целым пучком микрофонов и под прицелом объективов многочисленных камер. Темный костюм, пестрый, по моде, галстук, белая рубашка, аккуратно причесанные и идеально уложенные с гелем волосы. Прямо-таки человек из предвыборного рекламного ролика. С сумрачным видом, давая понять, что ему приходится решать много сложных проблем, губернатор произносит: