Я закивала.
— Ну ладно, — смилостивился доверитель. И добавил, не глядя на мента:
— Свободен…
Тот удалился. Вечерний воздух стал значительно чище.
Я нагнулась и принялась распутывать ремень, стиснувший щиколотки. Только сейчас я почувствовала, как онемели мои бедные ноги. Я размотала грубую петлю и не сдержала стона.
— Не жми из меня слезу, — немедленно отреагировал юниор.
— Из тебя, пожалуй, выжмешь…
— В общем, ты поняла, что мне нужно.
— Поняла.
— И?
Я немного подумала, массируя щиколотки, усеянные колючками.
— У меня есть альтернатива? — спросила я почти заискивающе.
— А как же?! — удивился он. — Альтернатива есть всегда! Начнешь опытным путем изучать социальную справедливость в российских тюрьмах! Извини, не знаю, в какую именно тебя отправят…
— Понятно.
Скажу честно, альтернатива меня не вдохновила. К тому же, мне страшно хотелось домой. Залезть в теплую ванну, полистать журнал «Наука и жизнь» и мирно отойти ко сну. Поэтому я понадеялась на знаменитый русский «авось» и бездумно ответила:
— Черт с тобой. Подружусь.
— Хорошо, — ответил доверитель, не меняясь в лице. — Сейчас быстренько заявление подпишем — и ты свободна.
— Какое заявление? — всполошилась я.
— Да ничего особенного, — рассеяно успокоил меня юниор. — Об угоне автомашины. Протокол уже составили, я думаю… Сейчас подпишешь его — и домой, бай-бай…
— Я же согласилась! — напомнила я дрожащим голосом.
— Да я и не собираюсь давать ему ход! — заверил наниматель. — Это на всякий случай. Если ты передумаешь.
Он высунулся из окошка:
— Эй!
И добавил второе слово.
— Протокол!
На этот раз к нам приблизился усатый. Видимо, в этой паре он был старшим. В отличие от своего угодливого напарника, усатый шел не с таким отвратительным собачьим вилянием зада. Нет, он двигался неторопливо, можно сказать, с некоторым достоинством. Он бы мне даже понравился, если бы не был такой сволочью.
Усатый уселся на переднее сиденье, развернулся к нам и спросил заботливым голосом:
— Ремень-то сняла?
— Сняла, — угрюмо ответила я, продолжая растирать кусающиеся ноги.
— Вот и славно. А то я совсем про тебя забыл. Еще бы немного — и ты бы несколько дней ходить не смогла.
Добрый такой. Как в рекламе одноименного сока. Я не нашлась, что ему ответить.
— Протокол готов?
— Готов.
Усатый передал нанимателю лист бумаги.
— Свидетели?..
— Все на месте.
— Хорошо.
Юниор включил боковую лампочку, поднес бумагу к матовой пластмассе, тускло осветившейся изнутри, и внимательно прочитал написанное. Потому, как удовлетворенно он кивал головой, я поняла: моя песенка спета. Не знаю, буду ли я оригинальна, если заявлю, что не хочу в тюрьму. Но, поверьте, я заявляю это совершенно искренне.
Юниор повернул голову в мою сторону. Его рот скривила гнусная ухмылка.
— Можешь подписать, не читая, — заявил он. — Составлено грамотно.
И добавил, явно пародируя рекламу с участием Розенбаума:
— Это я тебе как юрист говорю.
Спала я как убитая. Только не подумайте, что у меня такая крепкая нервная система. Совсем наоборот! Я завожусь от малейшего повода, а после не могу уснуть всю ночь. Именно поэтому в моем холодильнике всегда дежурит упаковка «Донормила». Гадость, я вам скажу, страшная! Но раньше я сидела на «Димедроле», а это еще гаже. Во-первых, ночью вместо снов тебя мучают какие-то галлюцинации. Впрочем, и после «Донормила» почивать на ложе из роз не приходится… Но «Димедрол» вызывает жуткое привыкание. Постепенно приходится увеличивать дозу и глотать вместо одной таблетки две. Потом три. Потом четыре.
После смерти мамы в моей жизни внезапно образовалась громадная черная дыра. Чтобы хоть немного заглушить тоску и выспаться, я стала глотать «Димедрол». Начала с таблетки и нормально выспалась. Постепенно и незаметно я дошла до шести. И при этом не засыпала. Передвигалась по квартире, как пьяная муха, держась за стену, и не могла уснуть. Серьезно вам говорю, не употребляйте эту гадость!
Ну, разве что в исключительном случае. Таком, например, как у меня.
Конечно, вернувшись домой в начале второго ночи, я немедленно проглотила не одну, а две таблетки «Донормила» и рухнула на диван в гостиной, не раздеваясь. Мысли бродили в голове, как загулявшие мужики в день получки — шаткие и тупые. Я смаковала несчастье, обрушившееся на мою голову, и пыталась придумать, как выкрутиться из сложившегося положения. Никакого выхода за полчаса, разумеется, не придумала и даже не заметила, как провалилась в сон.