Наконец, влюбленные сдались, и ученый тайком переселил возлюбленную на Землю – туда, где ей, собственно, и было место. Заметив одиночество Папсика, злые языки тут же разнесли молву о его очередном поражении на любовном поприще. Однако, ученого эта сплетня устраивала.
Он стал все чаще лично инспектировать качество работ на субстрате и пропадал на Земле месяцами. Однако, как это не прискорбно признавать, непереносимость инородного мира настигла и академика. Земля была не тем местом, где Боб мог вдохнуть полной грудью и, раскинув руки, пробежаться по ржаному полю, догоняя пылающий закат.
Это метафора. Конечно, при желании, он мог. Но чем больший срок ученый выдумывал себе для липовых инспекций на субстрате, тем хуже становилось у него со здоровьем. Мэт переживала – уж, ей-то не нужно было рассказывать, каково это – пережить такой недуг...
В конце концов, непереносимость инородного мира перетекла в острую форму, и Боб с ужасом признал – он не может продержаться на Земле и недели.
- Ты должен уехать, – еле сдерживая рыдания, как-то объявила Мэт. – Говорила же, не запусти эту чертову болезнь! Теперь ты тоже хронически болен!
- Я лучше умру, – упрямствовал академик.
- Как тебе не стыдно! – вспыхнула Мэт. Она уже носила в своем чреве Катарину, но Боб об этом даже не догадывался.
Боб очнулся в реанимации.
- Это всё земные полуфабрикаты, – слабо оправдывался он.
- Это всё отторжение, – перечеркнул аргумент академика врач.
- Непереносимость… Инородного мира…
- Ну, вам, ученым, виднее.
Выписавшийся из госпиталя Папсик, заполучил в свою амбулаторную карту запись о полной профнепригодности для работ на субстрате.
Навечно.
Боб больше никогда не видел Мэт. Оберегая здоровье ученого, она стерла себя из его жизни, растворившись в толчее человеческого «муравейника».
Когда ему все-таки удалось сбежать на Землю и снова оказаться в их любовном гнездышке, гнездышко пустовало. Запустение царило во всем – в аккуратно расставленных, но пыльных – без следов ее помады – бокалах для мартини. В цветастом халате, небрежно наброшенном на дверь, да так и застрявшем там на долгие годы. В иссохшем, превратившемся в мумию, яблоке, посередине кухонного стола.
Боб прикрыл ладонью лицо. Через его пальцы проступила влага.
- Я все равно найду тебя, – беззвучно прошептали губы.
«Не ищи», - просила выцветшая записка на аккуратно прибранной кровати, оставленная рядом с мягкой лоскутной самоделкой–щенком.
- Это мне?
«Возьми его на долгую память. Я сшила его для тебя своими руками. Люблю …».
К горлу Боба подкатила тошнота. Он схватил подарок Мэт и рванулся к двери, на ходу нащупывая в кармане крошевую соль, которая должна была помочь не провалиться сейчас в глубокую пропасть бесчувствия.
- Чертовая непереносимость! – сглатывая тошноту, выругался ученый и закинул в рот щепоть спасительной соли.
Боб назвал матерчатого песика, сшитого руками Мэт, Джарком. Просто так. Без всякого потайного дна. Однако, игрушка, побывав в руках мастера генетической авантюры, стала обладать потрясающим свойством – она ожила!
Бобу хватило даже того генетического мусора, который остался от Мэт на матерчатых ворсинках Джарка. Теперь верный друг Папсика был не только живее всех живых, он еще оказался настроен на одну волну с любимой женщиной Боба.
- Заговорила! – радовался Боб, когда поднося к носу-пуговке песика носовой платок Мэт, он слышал радостный собачий визг. - Родная кровь заговорила! Найдешь ее?
- Тяф! – звонко подтверждал песик.
- Точно найдешь?
- Да не вопрос, отец!
К немалому изумлению Боба, Джарк искусно владел языком и был не прочь порассуждать относительно скорости оседания нейтральных частиц в коллоидном геле. Еще бы, ведь в песике оказался генетический «салат» из Мэт и Боба. А уж Папсик мог дать фору любому умнику по страсти, с которой им обсуждались скорости оседания, колебания, взлета и падения молекул или атомов.
Именно, в связи с генетическим родством, Джарк считал себя полноправным внебрачным сыном Боба и не упускал случая звать своего хозяина просто папой.
- Вот тебе и работа без перчаток. Предохранение, и еще раз, предохранение, – частенько ворчал на себя академик, но делать было нечего. Он готов был терпеть любую блажь песика, ведь скоро Джарк щедро отплатит ему – как только Боб изобретет средство от Н.И.М. (непереносимости инородного мира), они отправятся на Землю и пес разыщет его Мэт…
Но однажды она опередила гений академика и разрешила обнаружить себя неожиданным утренним звонком, раздавшимся в неуютной берлоге Боба:
- Как ты учил, – грустно засмеялась она в трубку. – Набрала пароль с телефона-автомата. Честно говоря, не надеялась дозвониться…
- Ты у меня умничка, – не веря своим ушам, на полувдохе прошептал он.
- Приезжай.
- В гнездышко?
Казалось, она не расслышала его вопроса:
- У тебя дочь… Я назвала ее Катариной. Прошу, поскорее забери девочку к себе.
- Я…
- Прошу, не перебивай! Она… Кажется, у нее эта самая инородная непереносимость. Мне больно даже думать о разлуке с ней, но я не могу больше наблюдать, как увядает этот прекрасный цветок. Ты найдешь нашу девочку в берлинской клинике Шарите… Они с ног до головы обвешали ее капельницами и трубками… Но ты же понимаешь, что нашу кроху спасет только «глоток» агорианского воздуха. Помоги ей, иначе кома вскоре перерастет в нечто более ужасное.
- Ты будешь там?! Алло! Алло, Мэт! Куда ты пропала?! Алло!!!
6 глава
Хотя Врата закрылись за спиной Боба не так давно, он успел, сохраняя крайнюю конспирацию, оказаться в квартире Марии Жихиной, где, вооружившись коннектером, уже просматривал слепки из памяти юноши-официанта. Разбрасываться временем было просто преступно.
Академик помассировал виски и снова склонился над экраном. То, что удалось выудить из мозгов официанта «Темной Ночи», слабо поддавалось стандартному объяснению.
Вот момент внедрения вируса в человеческую оболочку – появилась смазанная картинка, видимая глазами жертвы.
Всё, теперь вирус – полноправный хозяин в теле этого землянина. Смертельно ли такое вторжение для человека? Боб не мог сейчас однозначно ответить на этот вопрос, ведь еще ни один вирус Шо не проделывал подобных «трюков». Пока что, обеззараженный и живой официант своим состоянием демонстрировал то, что жертвы вируса-переселенца, которого академик предварительно окрестил «Мигрантом», остаются целы. По крайней мере, снаружи.
Боб перекрутил, загруженную в коннектер, память на нижние слои – вот здесь интересный кусок. Рука зараженного официанта наклеивает на поверхность большого зеркала прозрачную пленку.
Через несколько секунд пленка растворится, оставив на своем месте мерцающий след – характерный признак вшитого вирусного кода.
Эти манипуляции были хорошо изучены в НИИ и пристального интереса для науки не представляли. Любопытно было другое, теперь этой работой занимался не хирург, как обычно, а вирус-мигрант!
Еще академика привлек странный маневр – на противоположенной, от внедренного вирусного кода, части зеркала мигрант наклеил еще один кусок искажающей материи. Но это был не вирусный код! Из мерцающего пространства появился светящийся силуэт, по очертаниям походивший на одушевленный сгусток энергии!
- Дверь. Это, должно быть, подобие Врат для вирусов – предположил вслух Боб. – И новый неизвестный вид паразитов. Сразу два открытия – газообразный фантом и мигрант, выпустивший его на волю... Многовато для первого знакомства.
Ученый еще ниже склонился над монитором коннектера, разыскивая какой-то важный эпизод.
- Ага! Вот ты где!
На этот раз в поле зрения зараженного официанта появился Сид. Видно, как тестер готовит инфицированный участок зеркала к обеззараживанию, не замечая следящего за ним человека.