— Отряд, р-р-р-р-равняйсь! — рявкнул Зорин. — Смир-р-р-рно! Дважды дернулись дети, как будто их за одну веревочку тянули.
— Вольно, — сказал Зорин с такой, однако, интонацией, что на слона ни один из поменявших позу детей так и не решился даже глаза скосить. — Доложите обстановку, — сурово сказал Зорин.
Красавица от растерянности приложила руку в белой перчаточке ко рту, тут же ойкнула и снова встала как положено.
— Давайте-давайте, — сказал Зорин и вдруг улыбнулся. — Я командир охраны царской экспедиции Зорин, мне можно.
Красавица вдруг сделала уставный поворот налево и, помахивая руками и резко отмечая углы, зашла за меня. Кузьма и Зорин направились за нею. Красавица резко выдохнула, поправила ремень и села на край нашей подводы, вытянув длинные ноги в бежевых берцах и белых гольфиках. Аслан, выбиравший из своего пальто репейники, подскочил и поклонился, Сашенька вежливо подвинулся, и красавица закинула ногу на ногу.
— Простите, — сказала она, пожимая руки Кузьме и Зорину по очереди, — колени уже не держат, с пяти утра репетируем, блин. Я Разумовская Мария Евгеньевна, но вы меня Машей называйте, пожалуйста. Только не сливайте меня, ради бога, мне глотку перегрызут. Но не могу же я стоять, как дура, навытяжку, пока они не появятся. Посижу тут с вами. Сигареты ни у кого нет? Такое дело, что в карман не спрячешь.
— Увы, кажется, никто не курит, — сказал Кузьма, озираясь. (Квадратов потупился и смолчал.) — Слушайте, а что происходит? Нам тут тоже, как дуракам, стоять не нравится.
— Да дни такие, сами понимаете, — сказала Маша. — Вас должно важное лицо встречать, а он с самолета опаздывает, а больше никому нельзя, не велено. Вся делегация позади сцены стоит, прячется.
Кузьма вздохнул.
— Хороши юнармейцы, — довольно сказал Зорин. — Большой корпус у вас в городе?
— Да никакого, — усмехнулась Маша, — эти ряженые. Взяли хороших деток из первой школы, выдрессировали. Я сама из минобраза, меня понятно за что к ним приставили. В эстетических, так сказать, целях. Вы простите, что я так прямо, но не врать же мне главе охраны царской экспедиции.
И Маша, глядя на Зорина по-над очками, мягко усмехнулась. Зорин сник, и Маша заботливо погладила его по плечу.
— Да вы не расстраивайтесь, — сказала она. — Встретят вас, все нормально будет. Только не сливайте меня, что я с вами нормально поговорила, а то мне кранты.
— Ну что вы, Маша, — сказал Кузьма. — Мы скажем, что вы перед нами навытяжку стояли и молчали, как партизанка. Мы б вас тоже не пытали, только сил нет и очень жрать хочется. Может, мы поедим пойдем, а вы им доложите, что мы в гневе удалились?
— Могу, — сказала Маша и осклабилась. — Вот я на их рожи посмотрю. Вы только не сли…
Тут Маша исчезла, и я увидел, что она стоит на левом фланге маленькой шеренги фальшивых юнармейцев, вытянувшись в струнку и выпучив глаза, словно и не отлучалась никуда.
— Ох, простите уж простите, уж простите так простите, — раздался голос у нас за спиною. — Уж простите так простите, сто раз простите! Не выпускали, не выпускали из самолета, скорую ждали для какого-то малахольного, а я не люблю перед простым народом печаткою махать — разговоры пойдут. А мы с вами люди государственные, и мы друг с другом всегда объяснимся, да же? Да? — И выкатился пред наши лица круглый человечек и начал пожимать руки всем подряд, обходя, впрочем, Сашеньку с Мозельским, переглядывавшихся уже с его крупными в широких костюмах охранниками.
Человечка этого звали Тимуром Юрьевичем, и он был лыс, улыбчив и, при своем крошечном росте, удивительно широкоплеч. Едва заметный след от удаленной наколки на правой его кисти мелькал передо мною, пока, быстро маша руками, Тимур Юрьевич подзывал к себе кого-то с площади.
— Тимур Юрьевич, — строго сказал Кузьма, — обид нет, но очень хотелось бы быстро закончить дела. Мы очень устали, и Бобо тоже пора поесть и отдохнуть.
— И виноват, и виноват, и сто раз виноват, — повторял Тимур Юрьевич, хватая Кузьму мягкой ладошкой за плечо, пожимая руку Зорину, кивая Аслану и тут же низко кланяясь Квадратову. — И быстро закончим, и быстренько вас размещать пойдем, и отдых, и сауна, и что захотите… И слонику все приготовлено… И люди мои подошли, подошли…