Он провел рукой по щеке Симоны, наслаждаясь ее шелковой нежностью. Он наклонился к ней и вдохнул всю ее самую эссенцию. Облизав свои пальцы, он провел ими по ее губам, представляя сколько губ и тел они, должно быть, благословили. Сколько блюд прошло через них? Сколько всяких милых глупостей они нашептали? Какому количеству мужчин они принесли удовольствие? Мысли каскадом скакали от мечт к воспоминаниям о ней, и мысль о том, что у него ничего от нее не останется, кроме как фото, которые он сделает, приносила ему боль.
Она была его первой любовью, а теперь она стала его самой главной работой. Она была той, кого следовало лелеять всегда, и чем-то, что следовало сохранить навеки. Сжечь ее было бы преступлением против искусства и смертельным грехом против самой красоты.
Он взял скальпель с подноса с инструментами и приступил.
- Я ухожу, - прокричала Мод с лестницы.
- Хорошо, – ответил он.
Гарольда всегда раздражало, когда его отвлекали от его работы. Это было почти так же плохо, как когда она просто спускалась и совала нос в его личное святилище - это было до того, как у него случилась истерика и он пригрозил уволиться.
- Не задерживайся допоздна, мне не нужен счет за электричество, который облака прошибает.
- Хорошо.
- Не забудь закрыть дверь на засов, когда будешь уходить.
- Хорошо!
Он никогда не забывал закрыть дверь. Ни разу за двадцать лет. Однако она по-прежнему напоминала ему об этом каждый вечер. Этого было достаточно, чтобы у него появилась язва.
Как только он услышал, что входная дверь закрылась, он выдохнул с облегчением.
С помощью гибкого эндоскопа он удостоверился, что височная фасция была рассечена до края орбиты, он отрезал последний кусок плоти освеживальным лезвием и ввел аминокислотные крючки и провел их до верхнего слоя. Ловко, но при этом очень аккуратно, он вытащил их обратно, с помощью крючков отделяя еe от клейких сухожилий. Как только он полностью отсоединил еe от черепа, Гарольд взял лицо Симоны и восхитился им. Он подумывал взять с собой глаза, либо голову целиком, но он никогда не был увлечен голубыми, как у Симоны, глазами. Он предпочитал, чтобы ее глаза были мягкими и карими, как выкопанная земля из свежей могилы.
8.
Кэнди начала свое утро с пары кругов в бассейне Рутгера, затем она отхлебнула свежего кофе, который приготовил Хавьер, пока она прохлаждалась на солнце. Он предложил ей завтрак, но она обычно не завтракала, так что она просто лежала у бассейна, согреваемая солнечными лучами.
Когда на нее упала тень, она открыла глаза.
- Доброе утро, – cказал мужчина.
Он был высоким и худым, а его улыбка была неловко порочная. Он протянул руку, чтобы поздороваться. Рука была жилистой, когда она пожала ее.
- Доброе утро, - oтветила она.
- Я - Уолли, ваш партнер по фильму.
Он присел на складной стульчик напротив нее. Утро было теплым, но на нем были надеты брюки и фланелевая рубашка.
- Приятно познакомиться, Уолли.
- Я прям сгораю от нетерпения. Вы ждете с нетерпеньем?
- Я бы сказала, что мне больше любопытно. Вы знаете, чем мы будем заниматься?
- Ну, я бы не хотел портить сюрприз. Мистер Малоун всегда хочет, чтобы реакция была органичной.
- Все-таки, мне все равно потребуются какие-то указания, если он ожидает, что я все правильно сделаю, – oна наклонилась к нему, подключая все свое очарование – Звучит так, как будто ты знаешь что-то, чего не знаю я, Уолли.
Он почесал свою лысую макушку, затем уставился на голубую гладь бассейна.
- Hе волнуйтесь, это все обретет смысл.
- Ну, ладно, - cказала она, сдаваясь.
Она могла и подождать.
- Это очень важный день для меня.
Кэнди старалась оставаться вежливой, но он успел ее утомить. Тот факт, что ей придется с ним в последствие трахаться, совсем не означал, что она должна была его слушать.