Мы люди которые умеют лишь подчиняться. Если ты не начинаешь подчиняться — становишься изгоем. Ты заканчиваешь свою жизнь не начав бороться. Социофоб или просто жалкий щенок, называйте таких людей, как вам угодно. Ведь я не была такой.
Та девчушка плыла по течению, прогибаясь перед всеми, когда им было нужно и удобно. Я просто ценила то, что имела тогда. Свою семью, своих друзей, учителей. Я была словно не из этого мира, ведь здесь живут люди, которым жизнь уже наскучила. Но я была счастлива.
«Вспышка» — так меня называла мама. Из ее уст это была так же мило, как если бы она назвала меня дочкой. Мы были с ней так похожи.
Но такие «вспышки» как я, гаснут в небе и теряются в ночи. Я рассеюсь по воздуху, как туман, оставив после себя лишь воспоминания.
От них так тошно, хочется выть, бить все вокруг, лишь заставить замолчать, — заткнуть свои же воспоминания, которые наказывают тебя, сбивают с ног и заставляют смотреть со стороны, кем ты был и кем ты стал теперь.
Кем же стала я?
Кан Рэна — двадцатидвухлетняя машина.
Фас, Рэна! Убей, Рэна!
Из подростка со светлым будущем, я стала убийцей, которая убивает ради спасения своих близких.
Я презирала единоличников, хотя сама такой являлась. Защищая свое — убивала чье-то другое.
Разве я не противна? Разве такие, как я, могут еще ходить по улицам и дышать одним воздухом с людьми?
Нет. Но я все равно ходила, бегала, дышала и я все еще пыталась бороться с собой. До безумия еще шаг, но я рыла перед ним пропасть.
Семь лет прошло с последнего радостного момента, с последнего луча солнца, обжигающего кожу и дарящего неописуемые ощущения. Семь лет, как любой шорох стал угрозой, а любой выстрел рядом, как сигнал к атаке. Стоит лишь спустить курок пока кто-то не спустил его первым.
Первое убийство делает тебя сломанной, словно у тебя вырвали сердца, а затем вставили обратно. Ты чувствуешь не только страх, шок и осознание реальности. Ты чувствуешь сожжение и отчаяние, которое действует круче наркотиков.
Все вокруг становится другим, другие запахи, другие люди, взгляды, даже прикосновения. Везде ты будешь видеть лицо человека, чью жизнь ты оборвал. Ты медленно убиваешь себя, пока не убьешь другого... снова и снова.
Сначала страшно, трясутся не только руки, но и сердце. Оно болит из-за забранной жизни. Но со временем ты становишься машиной. Холодной снежинкой, которая растает от тепла. И я все жду, когда же моя снежинка растает.
У таких, как я нет чувств... Это ложь. Мы все чувствуем, забирая кого-то на дно, мы тащим и себя туда. Это был чей-то сын, чья-то жена или дочь. А ты не пожалела ее, ты не пожалела никого, кроме себя и своих родителей.
— Ты много думаешь, — еще один удар деревянной палкой и я упала.
Я больно ударилась коленями об бетон.
Все мое тело сводил дикий спазм, боль пульсировала в места ушиба.
— Не встанешь, я ударю сильнее, — Чен учтиво махнул палкой у моего лица.
Он не бросал слов на ветер, и я почти сразу же получила ещё.
— Слабая, тебя убить дело трех секунд, — слова парня больно въелись в сознание. Ведь он отчасти прав.
Даже в стаях диких зверей всегда убивают слабого. И вот ланью среди диких львов стала я. Пока не научилась подниматься и давать сдачи.
— Снова не встанешь?
Я поднялась, медленно вдыхая и выдыхая. Моя рука сжимала палку до побеления костяшек. Один удар, осторожный и точный.
Я повернулась к ниму лицом и увидела ту самую отточенную улыбку, которую видела на протяжении четырех лет обучения.
Чен замахнулся и я снова позволила ударить себя, выжидая момент. Он никогда не рассчитывал силу и бил по полной. Бить сильнее, чем от тебя этого ожидают — первый урок от него.
Поэтому я отошла на шаг и расценила ситуацию.
— Позволяешь бить себя, Рэна падает ниже моего пояса, — самозабвенно произнес он. И хотел высказаться еще, но я с размаху ударила его палкой по лицу, от чего он потерял равновесие, но не упал.
Удар ногой в ребра и он свалился. Когда я занесла руку над его головой, меня остановила совесть. Бить в спину, бить лежачего, я не могла.
— Бить в спину твой козырь, — лукаво улыбнувшись, я бросила палку в сторону.
Конечно я пыталась лишь задеть его. Чен не бил в спину, он бил всегда глядя человеку в лицо. И такие слова задевали его самолюбие.
В первую нашу драку он избил меня так, что я потеряла сознание. Мне было пятнадцать, а ему без малого восемнадцать. Уже тогда он был жестокой и бесчувственной машиной для нанесения побоев.
Когда с малых лет тебя учат только одному, хочешь не хочешь ты станешь зверем, который в молодом возрасте убивает лучше профессионалов.
***
— Почему ты так жесток со мной? — утирая выступившие слезы, я потерла место ушиба.