— Ян, успокойся ты. Давай выясним все спокойно.
— Спокойно?! Ты что, не видишь?! Не видишь, каким я вернулся?! Я покалечен, я приметен и к прежней службе не пригоден! Я остался без лица, без службы и без гроша за душой, с одними шрамами! Думаешь, я после такого ее тебе отдам?! Нет! Я за нее до смерти драться буду! У меня, кроме нее, нет ничего! Она моя, Войцех! Моя!
Войцех придавил меня крепче, угрожая переломать ребра, и я перестал вырываться.
— Ты сначала рваться перестань, а после мы все обсудим. Уверен, мы справимся со всем — вместе, Ян. Не настолько все плохо. Сейчас все в порядке, а все, что у нас прежде случилось, — в прошлом осталось. Случайно все вышло у нас. Ненамеренно мы. Просто получилось так. Не знаю, как так получилось.
— Я знаю! Как всегда получается!
— Мы с ней не собирались, а просто… Не долго мы с ней ночи делили. Сейчас все не так. Мы, как только одумались, перестали так встречаться. Как подумали, что ты скоро приедешь, так сразу решили прекратить… взять себя в руки и все выправить.
— Испугались меня!
— Ян… Ты не правильно понял… Нервничали мы просто сильно все время, а как только поняли, что ты приедешь и все решишь, напряжение у нас спало — как рукой сняло. Просто, сложно нам пришлось поначалу привыкать к тому, что нас преследуют и… И в Варшаву мы — впервые приехали… еще и с поддельными документами. Не ясно нам было, что с нами будет, что нам вообще дальше делать. Тяжело нам было — трудно. Мы же города не знали и… Ты же нас одних оставил, Ян. Нам казалось, что мы словно на всем свете одни остались.
— Я еще и виноват! Я еще и провокатор!
— Так все правда, Ян. Так все и произошло.
— Пусти, Войцех! Придушил — все, хватит!
Поляк недоверчиво выждал и несильно разжал руки. Подумал поначалу его очередной подсечкой повалить, но понял, что он меня придавит насмерть. Пришлось окончательно прекратить сопротивление, спокойно ожидая его доверия. Он отпустил меня, и я рухнул на пол.
Навел на девушку, стоящую передо мной на коленях, «волчий взгляд», просвечивая ее глазами, как рентген лучами. Она бледна, красные от слез глаза блеклы — словно снова перенеслась в ту ночь, когда я ее из изолятора забрал… и меня она своим видом в ту ночь перенесла. Отчаянье и надежда стояли у нас перед глазами плечом к плечу… и сейчас — стоят.
— Как ты только могла? С Войцехом? Он же дубина безмозглая…
Поляк дал мне коленом под лопатки, но я проигнорировал его предупреждение, не сводя с девушки напряженного взгляда.
— Зачем ты только меня книги заставляла читать? Тебе же такого, как Войцех, достаточно. А знаешь, — не зря заставляла. Мне по душе пришлось книги читать! Порой в них честные люди попадаются! Ты что не думала, что я могу взять и послать вас обоих к черту?! Что могу перестать возиться с вами обоими и начать спокойно читать книги про честных людей?! Не приходило в голову, что вы оба без меня делать будете?! Или пришло в голову все от меня скрыть?! А что от меня ничего не скрыть, в голову не пришло?!
— Вольф, ты… Не оставляй меня… Нет, только не…
Войцех настойчиво и крепко сцепил руки на плечах девушки, не давая ей дергаться.
— Тише, молчи. Не оставит он тебя. И меня — не оставит. У него выбора нет. Мы все связаны — связь такую только смерть обрывает. Одного возьмут — он другого под угрозу подставит… вдруг выдаст. Мы друг друга бросить не можем — только убить. А все, что произошло, — не повод для убийства. Нужно просто спокойно все решить и найти выход.
Агнешка вздрогнула, словно впервые осознав всю скверность нашей связи. Я склонил голову поляку в подтверждение.
— Верно Войцех все пункты обозначил и достаточно точно все тебе объяснил. Выбор вариантов действий у нас невелик, и обстановка отвратная. Задача перед нами стоит серьезная, и ее придется решить, не откладывая… и решать ее нам предстоит на холодную голову. Иначе никак. Так что студите кровь, как я. Я вам промаха не спишу, но судить обоих стану по меркам военного времени — при боевых действиях порой не только кусок хлеба делить приходится. Только теперь берите в расчет оба, что она, как мой последний патрон, который я никому — ни брату, ни другу, ни соратнику — не отдам.
Я поставил стул в центр комнаты, сел верхом, сложил руки на его спинке, опустил голову на руки, поднял глаза на провинившихся и припер их к стенке «волчьим взглядом» исподлобья.
— Вольф, я виновата, я знаю. Я не прощу себя, только я прошу тебя…
— Тогда не думала, что делаешь, теперь — не думай подыскивать оправдания бездумному поступку!
— Ты никогда не простишь нас…