Нет, не думаю, что старый химик нас сдаст… пусть его и выследят, и возьмут — толку от него никак не добьются. Он же всех из разведки и правительства пришельцами и иной нечистью считает — в его рассказах за сказочной мутью немногое из реально происходящего рассмотреть можно… хоть и проглядывает истина порой и в его историях. Черт… Беспокоит он меня, как никто другой. Только теперь о нем и думать нечего — не могу я с ним пока ни связаться, ни встретиться. Подумаю о нем, когда ближе к Берлину буду… а сей час не за горами. Когти драть в Берлин надо будет сразу, как только деньги удастся добыть, — здесь нам с поляками теперь долго торчать нельзя. Немцы за нами скоро на чужую землю придут… а мы от них на их земле скроемся — и на север рванем. Как на хуторе Улафа схоронимся, — так и успокоимся. А в Берлине мои люди… мои документы, мой транспорт. Берлин — не только подготовленное государством российским пристанище Ульриха Ларсена… Берлин — наиболее подходящим образом оборудованная берлога гера Вебера, наилучшим видом оснащенное логово Вольфа. Там все для меня и моих людей — и для тайного нахождения, и для отхода на восток и север. На крайний случай есть еще Франкфурт, но лишь — на очень крайний случай. Есть у меня связи и в Баварии, и в Саксонии… но я был бы рад, через Пруссию пройти и покончить с пограничными переходами. Хорошо, если на прусских землях круг замкнется, и нам не придется по стране колесить, решая задачи через ненадежные контакты в Мюнхене. Черт…
А к черту… Пора перейти к разработке плана по добыче денег. Заткнул уши наушниками, улетая с песнями то на простирающиеся перед моей памятью равнины Отечества, то на заснеженные вершины высоких скал северного пути. Только краем разума задеваю, гложущую меня неизвестностью, польскую землю за окном… ведь в мою голову в доподлинном виде вошло пока только несколько улиц Варшавы — города, в моей памяти до сих пор расчерченного только на карте.
Глава 6
Мои подопечные из участка вернулись взвинченные, вымотанные и растрепанные. Войцех сразу взялся за водку, шумно отвинчивая пробки с бутылок, а Агнешка — за воду, так же шумно открывая краны душа. Оба решили залиться под завязку. Последую их примеру — напьюсь с Войцехом и вломлюсь в душевую к Агнешке. «Пить — так пить!»: сказал котенок, которого потащили топить.
— Войцех, мы с тобой сейчас напьемся так, что ирландский степ на столе спляшем! Пей, как в последний раз! И я так! Как в последний!
Угрюмая усмешка мрачного поляка стала веселее, когда мы зазвенели бутылками, запрокинутыми в глотки.
— Как в последний раз, — это мне по душе, Ян, это по мне! Я всегда так!
— С этого дня все не так, как всегда, будет! Сказал я, — в последний раз ешь, пьешь и спишь, значит, — в последний! После этой попойки я тебе пить больше вообще не позволю! Я тебя натаскивать начну и продолжу, пока не сделаю из тебя стоящего бойца, Войцех! Про пьянство ты у меня завтра забудешь, и вспомнишь про воинскую дисциплину!
— Ян, да ты что? Напился уже совсем, да?
— Когда я совсем напьюсь, в лес пойдем — тренироваться! Это после народных песен и плясок на столе! Так у меня заведено, порядок у меня такой! Обещал я себе, что по тебе спецназ сохнуть, как красна девица, будет! А данных себе обещаний я не нарушаю — никогда! И тебе — слово дам, что сделаю! Еще и торжественно!
— Ян, да ты… Да я…
— Да, точно. Мы надрались круче ирландских задир. Завтра начнем тренировки.
Я не вспрыгнул на стол, а свалился, засыпая. Придется пляскам подождать, пока я проснусь, как и моей девушке.
Глава 7
Агнешка и не подумала прерывать наше с поляком пьянство — она к нам и подойти не осмелилась. А мы о себе позаботиться были не в состоянии, так что ночь мы с ним провели валяясь в непотребном виде на так и не накрытом к ужину столе. Не просто мне далось отодрать себя от места перепоя и перейти на другое, покидая беспробудно дрыхнущего поляка. Экран компьютера засветил мне в сощуренные глаза раньше рассветного зарева. Черт… Хоть бы и не пробуждаться.
Сжимая руками больную голову, встал из-за стола и молча показал Агнешке на стул. Оборотился к стене, стараясь не смотреть на горящий адским огнем монитор. Среди режущего глаза сияния текст будто обрушен в бездну беспроглядного мрака. Похоже, что экран под моим кулаком пустил тонкие трещины, — просто, он пылает пламенем в моих глазах, а текст в моей голове падает в мглистые пропасти. Не знаю, что я написал, не понимая, что пишу, не различая написанного.