— Итак? — повторила она. — Почему писали мне сюда, а не в контору мельницы?
Мысли мои метались. Я упоминал о почтальоне! Зачем? Вот где я дал осечку: я не мог знать ее адреса! Покуда не заполучу томик Гоголя. Влип? Я откинулся на спинку кресла, смотрел на нее, но видел курок. И палец ее на гашетке.
— Письмо и открытка были посланы на имя Тарасова. Не мной, — сказал я, стараясь говорить спокойно и убедительно. — Я не мог писать, потому что не знал вашего адреса. И не имел права писать. Положите вашу игрушку, она, кажется, заряжена.
— Да, заряжена, — быстро заговорила она. — Я сама заряжала. — Лицо ее перекосила гримаса. — Я сама заряжала, я четвертую неделю сижу в этом доме, никто не появляется! Я с ума чуть не сошла! — Она швырнула в меня револьвер. Я схватил его.
Ее колотило. Я бросился на кухню, где и в чем вода у нее, я не увидел. Одна бутылка с вином на столе была откупорена. Я плеснул вина в чашку, принес ей. Она металась в кресле.
— Отца убили, мать умерла, Василька, жениха моего, убили… А вас никого нет! Я не могу ехать в Харьков, в Екатеринодар, я должна ждать, ждать, ждать!
Зубы ее стучали о края чашки. Она поперхнулась вином, закашлялась.
— Успокойтесь, успокойтесь, — повторял я. Взял ее на руки, положил на диван. — Успокойтесь, — шептал я, гладя ее лицо, виски, волосы. — Я здесь, я с вами… Успокойтесь… Немножко выпейте…
Она сделала три глотка. Лицо ее стало бледно, щеки провалились.
— Сейчас пройдет, — шептал я, — я с вами…
Она перестала дрожать.
— Вы не уходите? — прошептали ее губы.
— Нет, я с вами. Не ухожу, не ухожу, — гладил я ее волосы.
Она забылась. Уснула.
Я проверил двери — заперты. На кухне залпом выпил чашку вина и сам как бы очнулся. С ее револьвером в руке вышел во двор. Темень стояла кромешная.
— Пират, — позвал я.
Кобель не отозвался, но цепь слабо прошуршала по земле. Я бросил в будку вторую сосиску.
Возле забора я чиркнул спичкой, освещая свое лицо. Тотчас из-за забора донесся кашель.
— Все спокойно, — негромко произнес я, — может быть, останусь ночевать.
Мне ответили покашливанием.
Она спала в прежней позе. Дышала ровно, румянец проглянул на лице. Как она была прекрасна!
Я решил осмотреть дом. Из кухни черный ход вел на веранду коротким коридорчиком. Ни слева, ни справа я не увидел двери в стенах коридорчика. Я постучал по стенам — капитальные. Со стороны веранды дверей больше нет. Выходит, какое-то помещение в углу дома без входа? Из подвала должен быть лаз. Непременно. Надо днем проверить.
Я вернулся в гостиную, опустился в кресло. Часы в столовой пробили полночь. Мне хотелось есть, живот подвело.
Ксения открыла глаза, быстро вскинулась, присмотрелась ко мне.
— Боже мой, я спала? — спросила она, силясь что-то вспомнить.
— Немножко подремали, — сказал я, улыбаясь.
— Мы не ссорились с вами?
Я засмеялся.
— Нет. Вы во сне ругали Андриевского. Еще кого-то, кажется, самого Врангеля.
— Пусть. — Она встряхнулась, встала. — Я извелась здесь. Ночью бояться стала, почти не спала. — Она улыбалась. — Вы похожи на одного человека. Я потом скажу — на кого. Первый час ночи! Вы голодны? Конечно же! Пойдемте на кухню. Там чисто, уютно.
Мы разогрели на примусе борщ.
— Соседка научила настоящий украинский борщ варить, — похвасталась Ксения.
Она выпила большой бокал вина. Румянец разлился по ее щекам.
— Вы похожи на Василька, — сказала она, положив подбородок на руки, в упор разглядывая мое лицо.
— На Василька? — сказал я. — Это что еще за фрукт?
— Вовсе не фрукт. Мы любили друг друга, когда я еще в гимназии училась. Он был сыном наказного атамана. Закончил Кадетский корпус. Хотел поступить в кавалерийское училище. А тут большевики, красные… Убили его под Новочеркасском в январе этого года. Последнее время воевал в танке, которым командовал французский офицер. Танк провалился на каком-то мосту.
— Откуда вы узнали такие подробности? В газетах писали?
— Нет, не из газет. Андриевский все рассказал.
— Он был там во время сражения?
— Люди его были… Видели. У него сведения всегда верные.
Если бы она знала, что Василек ее, возможно, жив! Я участвовал в бою под Новочеркасском, был на мосту, где провалился танк. Возле танка лежал один убитый — французский офицер. Бойцы сказали мне, что зарубили только его одного, чтобы иностранцы не лезли в наши русские дела, а двух русских офицеров забрали в плен. Один из них, наверное, и был Василек. Значит, Андриевский ей наврал. Зачем? Чтобы еще больше настроить против красных?