— Да что у нас, школа? — удивился Бахчин. — Расщелкаем — и вся недолга.
— Почему же вы знаете, что он хотел поджечь сено?
— А спички зачем у него? Вы, право, наивны.
Быльников в изумлении приподнял плечи и хотел
что-то сказать. Но в это время около дома послышалась возня, голоса и матерная ругань. Кого-то тащили волоком. Потом все стихло, и -не более как через минуту Быльников увидел в окно человека без шапки, с белокурыми, развевающимися на ветру волосдми. Двое вели его под руки, а третий шел сзади, положив руку на эфес шашки. Человека ударили по ногам и поставили на колени около тына, лицом в поле, и отошли. И в ту же секунду подбежал третий, мгновенно выхватил шашку и сильным ударом зарубил его.
— Это того самого, — сказал -Бахчин.
Наступило молчание. Быльников курил, мрачно
уставясь в окно. Дым тонкой струйкой тянулся к потолку. На село надвигались сумерки. В окно были видны деревья с потемневшими листьями. По ту сторону дороги, за канавой, тянулся серый тын, обмазанный кизяками. Казалось, что он тянется на тысячу верст. Из канавы, около тына, наполовину высовывалось туловище убитого с шевелящимися кудрями волос.
Быльников, подавленный жестокой расправой с человеком, перевел глаза на стол, где лежала газета, и снова прочитал: «.. .белые банды...»
На душе у него тоскливо, холодно и мерзко. Ему захотелось вырваться отсюда и убежать куда-нибудь в поле. Сухо распрощавшись, он вышел на улицу. В голове шумело. Проходя мимо потухшего костра, он снова увидел прежнего казака, который еще тоскливее пел:*
Ой, Кубань, ты, ридна ненька...
Утром пятнадцатого августа Устин с отрядом товарищей и примкнувшими по дороге крестьянами прибыл в Тамбов и явился в военревком. Принял его председатель, человек лет сорока, с крупными чертами лица, с русыми волосами, зачесанными на косой пробор и гладко' выбритым подбородком. Темносерые глаза его смотрели чуть-чуть исподлобья, как бы недоверчиво. Когда вошел Устин, он положил на стол крепкие, сжатые в кулаки руки и ждал.
Устин приблизился к столу и подал розовый листок с воззванием.
Брови председателя вздрогнули, затем поднялись.
— Вы что хотели?
— Вот по этому воззванию.
Председатель сразу оживился.
— Садитесь, товарищ. Вы откуда?
Устин ответил, откуда он прибыл, и показал документы.
— В армии служили? Так. Очень хорошо. Я вас направлю в распоряжение коммунистической роты, — сказал председатель, подчеркивая важность назначения, и вопросительно посмотрел на Устина.
— Я не знаю, — нерешительно ответил Устин, — мне все равно. А вот как с товарищами моими?
— Какими?
— Я привел с собой двадцать шесть человек и две лошади под седлом.
Это было так неожиданно для председателя, что он опешил и, насупив брови, сказал:
— Что же вы мне сразу не сказали? Где люди?
— Во дворе.
— Это хорошо! — воскликнул председатель. — Это замечательно, товарищ Хрущев. Пойдемте со мной.
Председатель встретился во дворе с людьми, приведенными Хрущевым, задал несколько вопросов и, пощипав в раздумье подбородок, пригласил Хрущева к себе.
— Вот что, товарищ Хрущев. Коммунистическая рота — это самый боевой, преданный и дисциплиниро-
ванный отряд нашего гарнизона. Не забудьте! Командиром этой роты — коммунист, товарищ Паршин, человек боевой, смелый и решительный. Я направляю к нему вас и нескольких товарищей по вашему выбору, но, повторяю, самых лучших и стойких людей. Я напишу ему. Остальные получат назначение в другие части.
Через несколько минут с письмом в кармане Устин весело шагал со своими друзьями к вокзалу.
Штаб коммунистической роты помещался рядом с железнодорожной станцией, в небольшом каменном доме. Когда Устин встретил командира Паршина и доложил ему о прибытии в распоряжение роты, тот приветливо сказал:
— Очень приятно. Люди нам нужны во как! — провел он ребром ладони по горлу и добавил: — Но, разумеется, хорошие.
Это был собранный, несколько порывистый в движениях молодой парень, лет двадцати пяти, с рыжими вьющимися волосами, с мелкой россыпью веснушек около носа. От цепкого взгляда серых и быстрых глаз ничего, казалось, не могло укрыться.
Устин подал ему письмо председателя военревкома.
Паршин вскрыл конверт и стал читать.
«Товарищ Паршин! Направляю в твое распоряжение пять человек красноармейцев. Прошу обратить внимание на товарища Хрущева, организовавшего отряд из двадцати шести человек и прибывшего с двумя лошадьми».
Все это. время Устин с любопытством рассматривал своего нового командира.
Паршин быстро вскинул голову и спросил:
— Хрущев, это ты?
Устин взял под козырек и представился.
— С пулеметом знаком?
Устин пожал плечами и ответил:
— Я кавалерист, но знаком со станковым пулеметом «максим».
— Останешься у меня при штабе.
Отдав приказ о зачислении вновь прибывших на все виды довольствия, Паршин отпустил красноармейцев в роту и остался с Устином. Ему сразу понравился этот желтоволосый, с открытым взглядом голубых глаз, с мягкими чертами лица, высокий и статный кавалерист. После письма председателя военревкома он и вовсе проникся к нему уважением. Посмотрев на большие крестьянские руки Устина, Паршин спросил:
— Откуда сам?
— Из-под Бланки, село Рогачевка, Воронежской губернии.
— Э-э, так ты земляком мне будешь! А я, брат, родом из Хворостянки. Это ведь недалеко.
— Почти рядом. А я из Хворостянки дён шесть-семь как буду.
— Ну-у! — удивился Паршин. — Вот это здорово. А я, брат, лет десять как оттуда. Ты туда заехал?
— А было это так.
Паршин, заложив назад руки, расхаживал по комнате и внимательно слушал. Но когда Устин, волнуясь, стал рассказывать о том, как он утренней зарей въезжал в Хворостянку с донесением, Паршин внезапно остановился у окна и задумался.
С необыкновенной четкостью представилось ему родное село.
Из Хворостянки он ушел шестнадцатилетним fiap-нишкой на заработки в Воронеж. По счастливой случайности ему удалось устроиться учеником в паровозоремонтные мастерские, и больше в село он не возвращался. Он торопился встать на ноги, чтобы помочь семье: работал, учился ремеслу. Но раньше,, чем это сбылось, его нашел в мастерских поседевший и постаревший отец. Оказалось, и мать и сестренка умерли от недоедания и болезней. И стали они одинокими — отец в селе, а он в городе. Петр Паршин долго испытывал какое-то чувство вины перед матерью и сестренкой. Казалось, не покинь он их, были бы они живы.
Пытливый и общительный по натуре, он быстро сошелся с товарищами. Они многое ему объяснили. Тогда он понял, кто повинен в гибели его семьи.
В 1914 году токаря паровозоремонтных мастерских Петра Паршина призвали в армию и с такими же молодыми и крепкими ребятами, как он, погнали на запад. Молодой солдат Паршин писал домой отцу:
«Дорогой папаша Егор Тимофеевич, выйди вечером из хаты на огород и глянь, куда зашло солнце. Вот в той сторонке, только очень далеко, твой сын Петр бьется с немцами, защищая отечество».
Старик Егор Паршин так и делал. Он выходил на огород и смотрел на запад и в ответном письме, слезно умоляя сына беречься, писал:
«Дорогой наш сынок, Петр Егорович, а солнце нынче заходило красное-красное, добре много окунали его в кровищу, и слез наших вкупе, всем миром, мало будет обмыть его. Ночью, бывает, выйдешь на улицу, и часом чудится, будто грохот идет оттель, земля сто-гнет, может быть такое или нет, отпиши...»
И по эту пору хранит отцовы письма Петр Паршин. Давно он о нем ничего не знает...