Паршин мгновенно поднес к уху руку, но уже следующие слова унеслись к другой стороне собравшихся, и он едва услышал:
— Пусть трепещет капиталистический мир перед восставшим пролетариатом!
Устин слушал, словно зачарованный. Иногда в знак согласия он кивал головой. Он стоял у самой трибуны, и ему было слышно все. И когда оглушительный треск аплодисментов пронесся по площади, Устин вдруг во всю силу своих легких крикнул:
— Ур-ра-а!
Отряд подхватил, и по всей площади прокатилось мощное «ура».
.. .Серый вечер. Гремит оркестр. С площади рота за ротой движутся бойцы на окраины города, на передовую линию обороны.
По домам нехотя расходятся горожане. Они снова не будут спать.в эту ночь, прислушиваясь к гулу далекой канонады. Темнеет город. Пустеют улицы. Гулко раздаются одинокие шаги патрульных.
После митинга Холодов и Паршин пошли на собрание партийного актива. По пути Холодов долго молчал. В его решительном взгляде и стремительной походке, даже в том, как он шагал, занося вперед правое плечо, Паршину чудилось что-то воинственное.
Паршин не чувствовал больше утомления, какое охватило его днем.
Вспоминая сейчас о Тамбове, о военном совещании, о многочисленных спорах, Паршин видел, насколько организованнее идет подготовка к защите города здесь, и поделился этой мыслью с Холодовым.
— Может быть, я ошибаюсь, товарищ военком, но мне кажется, что здесь больше единства, больше "сплоченности. А вооруженных сил намного меньше.
— Это, пожалуй, верно, — согласился Холодов. — Тамбовская губерния издавна известна своим эсеровским засильем, а коммунисты не сумели организовать свои силы, распылили их. Отсюда все последствия. Ты видел, с каким подъемом прошел митинг в железнодорожных мастерских, а затем нд площади?
В зале, куда они вошли, было людно. Холодов останавливался и заговаривал то с одним, то с другим. Паршин сел в стороне и стал разглядывать людей. Многих он видел в военкомате, в губчека, в губиспол-коме, в железнодорожных мастерских.
— Здравствуйте, товарищ! — услышал он сбоку себя сипловатый тенорок. К нему подсел седоватый рабочий, выступление которого он слышал сегодня на митинге в железнодорожных мастерских. Рабочий подал ему руку и назвал себя: — Секретарь партийной ячейки железнодорожных мастерских Малов. Я вас видел сегодня у нас.
— А я слышал „вашу речь. Зажигающе вы говорили, а главное — доходчиво и понятно.
— Ну, помилуйте, какой я оратор, — смутился Малов, потом вскинул на Паршина ясные, как у юноши, глаза и сказал: — А ведь и ораторствовать надо, даже необходимо. Революция требует и дела и слова. Вы что же, давно военным? — поинтересовался Малов.
— С начала империалистической войны.
— О, так вы уже закаленный воин.
Малов оказался очень общительным и вскоре разговаривал с Паршиным, как со старым знакомым.
— Я сормовский рабочий. Слышали, есть такой завод? .. В тысяча девятьсот двенадцатом году партия направила меня туда для организации связи с подпольными кружками рабочих, а после Октябрьской — вот сюда, в мастерские.
— Ну, а как у вас закончилось с бронелетучкой? — поинтересовался Паршин.
— Вывели на главный путь.
— Неужели готова?
— И отряд уже укомплектован. Ребята все добровольцы, один в одного. Есть там у нас презанятный старичок, беспартийный, Голубев. Собрался было уж к вам совсем. Но мы его пристроили на эту летучку.
— Я очень рад за Голубева. Он мой бывший мастер, а я его ученик. До войны я ведь работал в этих мастерских слесарем.
— Вот как! Факт примечательный и достойный внимания.
Паршин глянул в сторону Холодова. Тот разговаривал с каким-то человеком в кожаной куртке. Человек в кожанке, видимо, убеждал Холодова, а тот, приподняв правое плечо, кивал головой и повторял: «Несомненно. Лучше всего рассчитывать на свои собственные силы. Я с тобой согласен».
— С кем это военком разговаривает? — спросил Паршин.
— С начальником штаба укрепрайона. А вон тот, что сидит неподалеку от них и чистит проволочкой мундштук, — это председатель губчека. Обратите внимание, какой молодой, совсем еще юноша. А ведь неустрашим и работает хорошо.
. Вскоре Паршин через Малова познакомился со многими товарищами и стал себя чувствовать так, словно и они его уже знают и он уже не первый раз на этом собрании.
— А Лазарь Моисеевич будет здесь? —спросил Паршин.
— А как же. Обязательно.
Малов повернулся, поискал глазами и улыбнулся.
— А вот и Лазарь Моисеевич.
Паршин сразу узнал Кагановича. Проходя мимо Малова, Лазарь Моисеевич протянул ему руку и сказал:
— Мне уже сообщили. Это очень хорошо, товарищ Малов, — и пошел в конец зала к стрлу.
— Насчет бронелетучки, — улыбнулся Малов.— Все время спрашивал, а вот теперь уже знает.
Перед началом собрания Каганович разговаривал то с одним, то с другим коммунистом, и по тому, как он утвердительно или отрицательно покачивал головой, ухватив в кулак свою небольшую черную бородку, можно было догадаться, что речь идет о самом насущном и важном: о подготовке города к обороне.
И хотя некоторые коммунисты носили усы или бородки, несколько старившие их, все же они были очень молоды и никак не старше его, Паршина. Кто же и когда научил их сложной и большой организационной работе, кто научил руководить большими массами людей? Но когда он оглянулся на сидевшего рядом с ним Малова, он вспомнил, как тот говорил ему о подпольной работе задолго до революции, и понял, что партия давно готовила свои революционные кадры, закаляя их в постоянной борьбе.
Собрание было непродолжительным. Оно подытоживало короткую, но очень действенную подготовку к вооруженному сопротивлению. Командиры называли вооруженные отряды, которые должны были занять участки обороны или находиться в резерве до приказания штаба укрепрайона. Отряды пополнялись полит* руками из наиболее способных в военном деле коммунистов.
Начальник штаба укрепрайона, высокий человек, бледнолицый, с черными, как угли, глазами, держал перед собой листок бумаги и, поглядывая на него, называл места организаций дополнительных отрядов добровольно записавшейся рабочей молодежи. Он дважды предупреждал, что оружие будет выдаваться только по месту формирования отряда, коммунистам по партийным билетам, а беспартийным рабочим по поручительству коммунистов.
Лазарь Моисеевич слушал, бросая быстрые взгляды на выступавших, и что-то записывал.
Речи были немногословными, деловыми.
Лазарь Моисеевич выступил последним-. Он напомнил коммунистам об их непрестанной связи с массами, о взаимопомощи отрядов и подразделений, о бдительности коммунистов и органов чрезвычайной комиссии, особенно во время боевых операций.
— Будьте зорки и мужественны! В нашем единении и сплоченности залог победы. Мы победим, товарищи!
После собрания коммунисты получили пароль, но перед уходом некоторые из них задерживались, искали своих товарищей, попутчиков и вели тихие разговоры.
Холодов подошел к Паршину и, взяв его за плечо, сказал с особенной теплотой:
-т Пойдем, Петр!
Это обращение тронуло Паршина, и он мягко ответил:
— Пойдем, дружище!
Они посмотрели друг на друга и улыбнулись.
На улице по-осеннему зябко. Над головой темное звёздное небо. До военкомата было недалеко, но, пока они дошли, их несколько раз останавливали патрули,
— Не 'дремлют. Хорошо, — заметил Холодов.
— А какая тишина!
— Тревожная тишина!
VII
В последнее время поступило много раненых, и Вера Быльникова бессменно находилась в госпитале*