— Леночка, — обратилась она к санитарке, молодой рыженькой девушке, и заметила на ее лице какое-то необычное выражение любопытства. Санитарка несколько раз посмотрела на Веру украдкой. — Вы напрасно меня не разбудили. Мне очень неловко будет перед Григорием Андреевичем. А среди раненых есть тяжелые?
И опять Вера заметила у Леночки это странное выражение, не то удивления, не то любопытства.
— Один... оперированный, — с этими словами, как-то неловко пятясь к двери, Лена вышла.
Вера облокотилась на стол и долго сидела бездумно, вперив глаза в одну точку. Тишина. Изредка где-то далеко щелкнет выстрел, и тогда кажется, что кто-то, крадучись, пробирается к госпиталю.
Время неутомимо идет вперед. Вера медленно встала, спустилась по тускло освещенной лестнице вниз и вышла на крыльцо. Холодный ветер шумит листвой деревьев. По черному небу летят облака, то открывая, то закрывая звезды.
Вера редко бывает в городе, а в последние дни и вовсе не выходит из госпиталя. У нее нет знакомых, вся ее жизнь — здесь. А как иногда хочется вырваться куда-нибудь, побыть среди здоровых и смеющихся людей, развеяться, отдохнуть от тех страданий, которые она видит постоянно. Она подставляет ветру лицо, глубоко вдыхает свежий воздух и думает о том времени, когда окончится война, когда в стране снова станет тихо и мирно. Тогда опустеют госпитали, и люди, покинувшие их, будут радоваться жизни вместе с нею. А потом. .. Что же будет потом?
Она поднимается по лестнице и неслышными шагами бредет по коридору. «Так что же будет потом?» — думает она, силясь представить себе будущее. Так и не нарисовав его, она заходит в первую палату, где лежит Блинов. Здесь все спокойно. Она идет дальше.
В третьей палате кто-то простонал. Она неслышно вошла.
Свесив с койки голову, лежал Тягунов. Он не спал.
— Вы почему бодрствуете? — шепотом спросила она.
— Больно, сестрица.
— Вы неудобно лежите.
Она приподняла подушку, исправила положение руки Тягунова.
— Вот так будет лучше, и боль утихнет.
В углу на спине лежал раненый, которого привезли, когда она, вероятно, спала. Ноги в серых шерстяных носках были просунуты между прутьями гря-душки, руки вытянуты поверх одеяла. В одно мгновение Вера охватила взглядом темное, загорелое лицо с плотно сомкнутыми веками и уголки сжатых губ, скорбно опущенных книзу. Она отшатнулась, закрыла лицо руками, не в силах была тронуться с места. Простояв так с минуту и боясь вновь.взглянуть на раненого, она медленно побрела к выходу.
В дежурной она бросилась на диван лицом в подушку.
«Боже мой! Что это? Галлюцинация, сон?»
Леночка искала что-то в ящиках. Вера притвори* лась спящей. Ей хотелось, чтобы Леночка поскорее ушла: лучше одной побыть со своими мыслями. «Так вот почему Леночка смотрела на нее так странно. Она с Григорием Андреевичем принимала раненых и, конечно, догадалась».
Оставшись наконец одна, Вера встала, но никак не могла овладеть собой. Учащенно билось сердце, горели щеки, уши. Она боялась разговора с Леночкой и Григорием Андреевичем. Если сейчас кто-нибудь из них войдет, она не выдержит и разрыдается. Вера в отчаянии металась по комнате и не знала, что ей делать, что предпринять.
До рассвета еще далеко. Ветер скрипит воротами, шумят деревья. Небо прояснилось.
«Да он ли это?» — спрашивала она себя. Может быть, она ошиблась, и все это ей представилось? Ведь она так долго думала о нем. Но хотела ли она, чтобы это была ошибка? «Нет-нет!» Нестройные мысли теснились и лихорадочно бились в ее голове. Она заламывала пальцы и спрашивала себя: к счастью это или к несчастью?.. Какими путями он попал сюда? Останется ли в живых? Может быть, будет лучше, если он умрет? И, подумав так, она заплакала. Это вторая встреча с ним в госпитале. Но как теперь будет себя вести он и что скажет ей? .. И вдруг новая мысль осеняет ее. Ведь она может и не встретиться с ним. Пусть в этот раз он пройдет мимо нее. Они стоят на разных дорогах. В ее смятенной душе боролись желание встречи и страх перед нею.
Она снова прошла по пустынному коридору к третьей палате, оглянулась и решительно открыла дверь. И чем ближе она подходила к кровати раненого, тем сильнее замирало сердце.
Он лежал неподвижно.
Это он. Владимир. Родной или чужой? Друг или недруг?
Когда усиливалась стрельба и по улице, держась ближе к домам, бежали красноармейцы и стреляли в отступавших казаков, прятавшихся за деревьями и телеграфными столбами, казалось, что раненые выдавят окна и выпрыгнут на улицу. Они были захвачены зрелищем бегства противника. Первый раз в жизни наблюдали красноармейцы бой со стороны и так близко. Они чувствовали ярость боя не меньше, чем те, кто дрался.
Зиновей раньше всех приковылял к окну и сейчас, стоя на коленях и положив на подоконник голову, тяжело дышал и просил соседа с забинтованной головой:
— Слушай, браток, да не наваливайся ты на меня за ради бога. Ты же окно, как есть, начисто высадишь.
— Эй, курский соловей, прими костыль с моей ноги, — стонал другой, не отрывая жадного взора от окна.
— Ох, да что ж это меня доктор не выписывает! Ну здоров же я, совсем здоров, — вздыхал и жаловался третий.
— Гляди, гляди, братва! — закричал, захлебываясь, раненый с забинтованной головой, обращая внимание остальных на то,- что он увидел. — Гляди вон на того беляка... бегит он, бегит!.,
— Где?
— Вон, прячется промеж деревьев.
— Далече он не уйдет, — заметил Зиновей, — сейчас наш сшибет его.
— Во! Упал!
— Кто?'—тревожно спросил Зиновей.
— Беляк, — ответило ему несколько голосов.
— А не Устин ли сшиб его, ей-богу, это он, — по-ребячьи за-смеялся Зиновей. Теперь в каждом бойце он готов был видеть своего друга*,
В палату вбежали доктор Зимин и сестры.
— Друзья, что вы делаете! — возмутился доктор. — Сейчас же по койкам! Вы привлекаете внимание врагов, в вас будут стрелять!..
Но выдержать повелительного тона Зимин не мог« Он знал, что чувствуют раненые»в этот час, и сам был глубоко взволнован радостью победы.
У растроганного |Зиновея из смеющихся глаз бежали слезы.
Вера подошла к нему, ласково взяла его под руку И повела к койке, а он, кивнув в сторону окна, сказал:
— Наши взяли. Повоюем, сестренка.
Вера с трудом осмысливала то, что произошло в эти скоротечные часы остатка ночи и дня. Словно от сладкого опьянения кружилась голова, и все неслось перед ней как в розовом тумане. Она не помнила, как, убедившись, что перед ней действительно ее муж, вы* шла из палаты, как добралась до комнаты дежурного. Сев за стол, она уронила на руки голову и впала в вабытье. Она слышала, как по лестнице бегали люди, хлопали дверями, разговаривали, смеялись, и ей хотелось встать и побежать туда, но по всему телу была разлита расслабляющая и приятная истома, и Вера даже не пыталась освободиться ст нее.
Она не слышала, как вошел Григорий Андреевич и положил на ее плечо широкую мягкую руку,
— Вера! Вера Георгиевна!
— Что-о? — произнесла она.
— Проснитесь.
— А я и не думаю спать, — отвечала она, не поднимая головы.
— Мне нужно с вами поговорить.
— Ну, говорите.
Она открыла глаза, посмотрела отсутствующим взглядом на Зимина.
— Вы очень устали, Вера. Ну что же делать, голубушка. Когда-нибудь отдохнем.
Вера вдруг вскочила, прижала к груди руки и, широко открыв глаза, попятилась назад.
— Он умер? — в ее дрогнувшем голосе прозвучали отчаянье и страх.
Зимину стало не по себе, и он пожалел, что потревожил ее.
— Вера, что с вами! Никто не умер. Успокойтесь.