Устина и Наталью почти до самого дома провожал Згаовей. Неуемный в своей фантазии, он опять мечтал о прекрасном мире, который можно построить на земле. Устин слушал и улыбался. Ему было хорошо под звездным небом, на этой мирной, пахнущей весенними запахами улице* рядом с Натальей и с другом. И потому, что на сердце было легко, перед ним и впрямь возникала картина, которую такими щедрыми красками рисовал Зиновей.
В бурном разливе талых вод сверкало ослепительное солнце, и будто кто-то незримый шествовал по огромной степи, размашисто водил черной кистью по белому фону полей и пел. И слышалась эта песня в тысячеголосом гомоне птиц, в тонком, стеклянном звоне сосулек, срывающихся с крыш, в неумолчном журчании ручьев, в восторженном крике ребятишек, в бодром говоре людей.
Дул ветер, слизывая ноздреватый, бурый снег. Над обнажившимися косогорами, завалинками, навозными кучами дымился пар.
По утрам Устин выходил на край села и долго простаивал, любуясь неустанной работой солнца и теплого ветра.
Весна! Она и радовала, вселяя надежды, и тревожила, внося сутолоку и суету. В кузнице до позднего вечера слышался веселый перестук молотков. Крестьяне ладили сохи, бороны, чинили телеги. В труде незаметно бежали дни.
Однажды утром, когда могучие потоки солнца заливали желтобурую от прошлогодней стерни степь, Устин вышел на огороды. Под ногами вминалась податливая, как дрожжи, земля. Устин вытянул перед собой руки и, словно пытаясь ощупать воздух, стал перебирать пальцами. Вдали теплый воздух был видим. Он походил на прозрачный дым, курившийся над степью.
Весна! Устина охватило неудержимое веселье, хотелось прыгать, плясать, идти по широкой степи и. размахивая руками, петь песни. Он оставил в хате шинель; и, распахнув стеганку, пошел в сельсовет. Там он увидел не только тех, кто согласился на совместную обработку земли.
— Здорово, Игнат! A-а, Данилычу мое йижайшее! Как здоровье, как живете, как дела?
— Делов как дров, а печь топить нечем, — смеялся Игнат, маленький, неказистый с виду, лет пятидесяти мужичишко, с рыжей бородкой и умными, проницательными глазами.
— С чем пожаловал?
— Да вот прослышали ыц тута...
— А давно прослышали? — перебил Устин.
— Еще намедни.
Он снял шапку и, теребя ее, глянул Устину в глаза,
— Вы как, примаете?
— Ну а как же! Я слыхал, лошадь у тебя есть.
Игнат кивнул головой.
— А как с семенами?
Игнат подумал.
— Есть несколько, но самая малость.
— Ну вот и прислоняйся к нам.
Игнат надел шапку и, тряхнув головой, сказал:
— Обдумать надо, Устин.
— Да ты уж дома думай, — засмеялся Устин, — а как надумаешь — приходи. Ох, министр ты, Игнат!
Игнат открыл рот и не сразу ответил.
— А как же! Такого ведь сроду не бывало.
— Бабы, мужики, ребята! — взывал Семен. — Да что вы, милые, толчетесь тут? Аль у вас делов нету? Какой раз я говорил вам, завтра чуть свет сбирайтесь в сельсовет, а зараз идите ко двору.
Но люди не уходили, а если и уходили, то потом возвращались и снова толковали о завтрашнем дне.
Вечером все трое вышли на улицу. Было свежо. Потухала вечерняя заря.
— Завтра погожий день. Ждем мы его, ровно светлого праздника, — запахивая куртку, заметил Семен.
— Праздник и есть, — ответил Зиновей.
— А я сегодня не усну всю ночь. Буду ждать утра.
Устин пожал руку Семену и вместе с Зиновеем noj шел домой.
— Ну, говори, говори, Зиновей, говори о том, что будет, — попросил Устин Зиновея после минутного молчания. — Ты так хорошо'умеешь думать. Я знаю, как тебе тяжко жить, но не знаю, откуда у тебя такие хорошие думки, а в словах так много радости.
— Я жизнь люблю, Устин, и как хочется жить по-настоящему, по-человечески.
.. .В эту ночь никто не спал. Устин несколько раз вставал, выходил на улицу и, глядя на небо, старался угадать близость рассвета. Но вот поредела темень, засинело небо, и стали меркнуть звезды.
— Наташа! — зашептал Устин.
— А я с коих пор не сплю.
Она легко вскочила на ноги и стала одеваться. Через несколько минут она услышала, как Устин провел по двору лошадь, как заскрипела телега и затиликали колеса. Наталья закрыла глаза и потянулась.
Когда Устин подъехал к сельсовету, там уже ожидали Зиновей, Настасья, Петрушева Любовь с ребятишками. Вскоре подъехали Арина, Федот Тычков, Се-Mef-i, Аким.
— Ну вот, чем не ярмарка, — смеялся Федот Тычков, оглаживая бороду.
— Или табор, — ответил ему в тон Устин, подсаживая на телегу, груженную зерном, Любахиных ребятишек. — Ну-ка, садись, мужички!
— А я сам, — крикнул Аринин Мотька и, отбежав от Устина, ловко вскарабкался на телегу.
— А это еще кого бог несет? .. Никак Игнат! — встрепенулся Федот. — Он, едят тя мухи, Игнат! — не скрывая радости, крикнул Тычков.
— Министру почет! — приветствовал Устин. — Неожиданное пополнение. Долго думал...
— Да скоро сказал. Вот тебе и министр. Видел? .. Вы не трогайтесь. Зараз Данилыч приедет, просил погодить.
— Ну-у? Савелий Данилыч? Да не может быть! — удивился Семен. — А ведь как вчера уперся*
— А ты ведь знаешь, куда я, туда и Данилыч, — с чувством превосходства сказал Игнат, подъезжая к телеге Семена.
На телегу к Наталье перебралась Арина, Настя и Любовь Петрушева. Любовь словно подменили. Улыбка, так шедшая к ней и молодившая тронутое невзгодами и горем красивое лицо, не покидала ее.
— Я будто народилась, — говорила она Арине. — Да неужто и в самом деле я не одна на этом свете?
Не только Любовь Петрушева испытывала радостное чувство. Все ощущали необычайный подъем от сознания огромной силы, заключенной в совместном труде.
Гремя телегой и вздымая пыль, к сельсовету торопился Данилыч. На горизонте, над самым краем земли, появилась карминовая полоска.
— Трогай, Устин, езжай впереди. Помнишь, как тогда, в девятнадцатом, повел нас из села?.. Веди, браток, и сейчас, а мы не отстанем, — торжественно сказал Семен.
Устин вскочил на телегу и, встав на колени, стегнул лошадь вожжами.
И если бы в этот миг кто-нибудь посмотрел в лицо Устина, обращенное к заре, и озаренные внутренним светом его глаза, тот увидел бы в них выражение радости и торжества.
Сзади за ним выстраивались телеги с боронами, сохами и выезжали на шлях, ведущий в степь. И все молча, словно зачарованные, смотрели туда, где в ярком полыхании зари всходило солнце, большое, красное. Она оторвалось от земли и поплыло по небу, разгораясь все ярче и ярче. Мощные потоки его лучей побежали по земле. И все живое, дремавшее в холодной стыни земли, потянулось к свету, теплу, солнцу, радуясь и прославляя жизнь.
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ ЧАСТЬ ВТОРАЯ ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
■ •77
3
ISO
284
Булавин Михаил Яковлевич БОЕВОЙ ДЕВЯТНАДЦАТЫЙ Редактор В. М. Вилкова
Художник А. И. Щербаков. Худож. редактор И. В. Царевич Техн. редактор В. Г. Комм. Корректор М. X. Бархударян
Сдано в набор 27/V 1956 г. Подписано в печать 3/VII 1956 г. А 07283. Бумага 84 У 108/Я2. Печ. л. 231Л (19,07). Уч.-изд. л. 18,14. Тираж 75 000. Зак. 384. Цена 6 р. 50 к.
Издательство «Советский писатель».
Москва, К-104, Б. Гнездниковский пер., д. 10
Типография № 3 Управления культуры Ленгорисполкома Ленинград, Красная ул., д. 1/3,