В одной из групп раненых оказался солдат-белогвардеец. Его расспрашивали тоже. Но он только мычал, морщился и, узнав, что в госпитале подавляющее большинство раненых красноармейцы, говорил: «Не могу знать». Он мученически кривил лицо, с шумом втягивал сквозь сжатые зубы воздух и тихо стонал.
В операционной Зимин сказал:
— Давайте этого молодца. — Он глянул на солдата и со спокойной иронией спросил: — Ну, герой, как фамилия?
— Тягунов Миколай, — осклабился солдат, — крестьянин Тульской губернии.
— С немцами воевал?
— Было дело…
— А теперь с кем воюешь?
— Не могу знать.
— Как же это ты не знаешь? Тебе, должно, говорили с кем. С народом ты воюешь, со своими мужиками. Вот вернешься домой, они тебе спасибо скажут, а?..
Врач разрезал ссохшийся от крови, похожий на кусок помятой жестяной трубы рукав и стал осторожно отдирать его от раны. Солдат морщился от боли. Лицо покрылось испариной. Обмениваясь короткими замечаниями с Верой, Григорий Андреевич очищал рану и продолжал разговаривать с солдатом.
— Ну вот, вылечу я тебя, а ты потом на меня с английской винтовкой полезешь?
Тягунов замигал глазами.
— Не по своей я воле. Мобилизовали.
Когда перевязка была закончена, Зимин приказал Вере направить раненого в третью палату.
Поздно вечером Вера почувствовала сильную усталость, прикорнула на диване у себя в дежурной и уснула.
В госпиталь привезли четырех раненых. Зимин, узнав, что Вера спит, не велел будить ее.
В хирургическую на носилках внесли офицера. Зимин удивленно посмотрел на санитаров и спросил:
— Откуда? Как попал?
— Говорят, будто сам перебежал к нам.
— Разденьте.
Быльников открыл глаза.
— Пить.
Разливая воду из стакана, поднесенного к его губам рыженькой санитаркой, он сделал несколько маленьких глотков.
— Где я?
— В госпитале.
— У кого?
Ему не ответили. Зимин осмотрел рану и приказал нести в операционную.
Стояла глухая ночь. В дежурную вошла санитарка. Вера проснулась и вскочила на ноги.
— Стреляют? — спросила она испуганно.
— Нет.
— Раненые были?
— Григорий Андреевич не велел вас будить. Спите себе.
— Ох, как же так!
Вера посмотрела на часы. Три. Она сполоснула водой лицо, поправила волосы и, повязав косынку, села за стол. Вера проспала и теперь испытывала неловкость перед Зиминым. Конечно, он добрый, внимательный, но нельзя же злоупотреблять его добротой. Ему достается больше всех.
— Леночка, — обратилась она к санитарке, молодой рыженькой девушке, и заметила на ее лице какое-то необычное выражение любопытства. Санитарка несколько раз посмотрела на Веру украдкой. — Вы напрасно меня не разбудили. Мне очень неловко будет перед Григорием Андреевичем. А среди раненых есть тяжелые?
И опять Вера заметила у Леночки это странное выражение, не то удивления, не то любопытства.
— Один… оперированный, — с этими словами, как-то неловко пятясь к двери, Лена вышла.
Вера облокотилась на стол и долго сидела бездумно, вперив глаза в одну точку. Тишина. Изредка где-то далеко щелкнет выстрел, и тогда кажется, что кто-то, крадучись, пробирается к госпиталю.
Время неутомимо идет вперед. Вера медленно встала, спустилась по тускло освещенной лестнице вниз и вышла на крыльцо. Холодный ветер шумит листвой деревьев. По черному небу летят облака, то открывая, то закрывая звезды.
Вера редко бывает в городе, а в последние дни и вовсе не выходит из госпиталя. У нее нет знакомых, вся ее жизнь — здесь. А как иногда хочется вырваться куда-нибудь, побыть среди здоровых и смеющихся людей, развеяться, отдохнуть от тех страданий, которые она видит постоянно. Она подставляет ветру лицо, глубоко вдыхает свежий воздух и думает о том времени, когда окончится война, когда в стране снова станет тихо и мирно. Тогда опустеют госпитали, и люди, покинувшие их, будут радоваться жизни вместе с нею. А потом… Что же будет потом?