— Никто, никто не должен знать, что я была арестована, понимаете? — торопливо говорила Леночка. — Мне пригрозили, если я об этом скажу кому-нибудь…
— Ну, о чем вас спрашивали, говорите же скорей?
— Я ничего не сказала, Григорий Андреевич. Ни-че-го. Он озлился, этот офицер, который был здесь, посчитал меня за дурочку и выгнал.
— А вы-то, вы-то что-нибудь ему говорили? — не успокаивался Зимин.
— Что говорила? Два слова: «Не знаю, не видела. Не видела, не знаю».
II
Шумит, гуляет по полю ветер. Скрипит на пригорке крылами ветряк, словно хочет взлететь и вознестись на небо со своим набожным хозяином Мокеем Чистиковым, сухим, жилистым, молчаливым и злым человеком. Зол он на революцию, молчалив из осторожности.
«Не распускай язык. Отойди от зла и сотвори благо». Эти слова он повторял часто. Был он выше среднего роста, лет за пятьдесят, лицо продолговатое, лоб высокий, нос тонкий, горбатый, как у хищной птицы, черные волосы подстрижены под скобу. Он постоянно перебирал влажными губами, шепча молитвы. В революции видел недоброе знамение, издревле предсказанное священным писанием. Говорил с односельчанами осторожно, иносказательно, но по словам его нетрудно было разгадать, к чему он ведет речь. Пугал он простодушных и темных людей белыми всадниками, кои сойдут на грешную землю, и тогда появятся на хатах антихристов и смутьянов белые кресты, и в ночь на святого Варфоломея мечи всадников поразят вероотступников и водворится на земле мир и в человецех благоволение.
Сегодня он молол зерно священнослужителю Ивану Успенскому. Мельник и поп горячо спорили. Мокей был сектантом.
— Ой, не дело говоришь, Мокей, — воздевая руки и крестясь, говорил отец Иван. — Сие противно равноапостольной церкви. Вольнодумство. Секта вы есть, а сие дело не совместимое с каноном святой церкви.
Около мельницы на возку сидели Арина и Наталья — они ждали когда их зерно тоже смелют. К мельнице подъехал Модест Треухов, слез с воза, молча привязал к телеге вожжи и, не глядя на женщин, поднялся по ступенькам к мельнику.
— Здоров будешь, Мокей Степанович! — приветствовал он Чистикова.
— Спаси, господь! — Мокей протянул свою длинную клешневатую руку.
Модест принял ее с опаской, зная шутки мельника и нисколько не веря в его богобоязненность. «Блажит дьявол, юродствует», — думал он. У Мокея была мертвая хватка. Он зажимал руку приветствовавшего своей клешней, словно железными тисками, а когда пострадавший тряс ее от боли, Мокей, словно не замечая, равнодушно тянул: «Спаси, господи, люди твоя».
Сейчас он вяло пожал пухлую ладонь Модеста и что-то прошептал, взгромоздясь на ближний куль с зерном. Треухов подсел к нему и кивнул на дверь:
— Бабам?
— Отцу Ивану.
— Слышал, Наташка Пашкова свекра бросила, с хаты сошла, к Арине совсем перебралась?
— Спросится с нее.
— Старик плох, с печи не слазит. Давеча жалился на невестку. Темное дело у нее с Митяем и Устином.
— И за это взыщется, — вздохнул Мокей.
Модест бросал новость за новостью, стараясь заинтриговать старика, расположить к себе, но Мокей оставался равнодушным. Наконец Модест глянул на дверь и, нюхнув табаку, просипел Мокею на ухо:
— Слыхал, наши Воронеж-город взяли?
— Мели муку — мука будет, — недоверчиво принял Мокей новость, но завозился и заметно оживился.
— Право-слово. Верный человек сказывал. И будто войне не нонче-завтра конец.
— Ох, господи! — не выдержал Мокей. — Узри дела нечестивцев и даруй победу воинству христолюбивому.
— Мокей Степаныч, так ты опосля отца Ивана смелешь мою пшеничку? Я три чувала привез.
Мокей страдальчески глянул на Модеста и зашептал:
— Не моги. Не моги, Модест.
— Отчего? — изумился Модест.
— Нешто не знаешь, не хозяин я. По грамоткам из этого сельсовета мелю, будь он, анафема, трижды… помилуй, господи.
— Да ты им потом смелешь. Бабы — они погодят, а?.. Я сейчас втащу.
— Гляди сам, Модест. Кабы не они, для тебя я всей душой.
— Я враз.
Модест резво сбежал с лестницы, взвалил на широкую спину чувал и только шагнул к мельнице, как с воза соскочила Арина и, бросившись к Модесту, вцепилась в чувал. Модест не удержал и сбросил его на землю.
— Ты чего дуришь?! — заорал Модест, тяжело дыша.
— А ты чего кидаешься без очереди, не спросясь? Ты кто такой есть! Покажь бумажку! — наступала на него Арина.
Модест полез на Арину с кулаками. Арина отступала, а в это время Наталья подбежала к Модестовой лошади и быстро погнала ее в сторону от мельницы. Треухов оставил Арину и бросился к Наталье. Та столкнула с воза мешок с зерном и погнала лошадь дальше.