Бахчин порылся в ящике стола и бросил перед Быльниковым газету. Она была помята и сложена в несколько раз.
— Но ведь мне англичане не жгут складов. Они пополняют их. Да-с!
Бахчин заходил по комнате, нервно щелкая пальцами.
Быльников потянулся за стаканом, и глаза его остановились на строчке из газеты: «…белые банды будут стерты с лица земли…»
— Ну-у, и что же вы? — спросил Быльников.
— В расход! — резко повернувшись, ответил Бахчин. — В расход, и никаких разговоров. Спросил его: — Читаешь? «Нет, говорит, не читаю. Русские читают, а нам понятно». Слышали?
— Но ведь вы сами говорите, что он неграмотный. Вы бы попытались его убедить, разъяснить ему…
— Да что у нас, школа? — удивился Бахчин. — Расщелкаем — и вся недолга.
— Почему же вы знаете, что он хотел поджечь сено?
— А спички зачем у него? Вы, право, наивны.
Быльников в изумлении приподнял плечи и хотел что-то сказать. Но в это время около дома послышалась возня, голоса и матерная ругань. Кого-то тащили волоком. Потом все стихло, и не более как через минуту Быльников увидел в окно человека без шапки, с белокурыми, развевающимися на ветру волосами. Двое вели его под руки, а третий шел сзади, положив руку на эфес шашки. Человека ударили по ногам и поставили на колени около тына, лицом в поле, и отошли. И в ту же секунду подбежал третий, мгновенно выхватил шашку и сильным ударом зарубил его.
— Это того самого, — сказал Бахчин.
Наступило молчание. Быльников курил, мрачно уставясь в окно. Дым тонкой струйкой тянулся к потолку. На село надвигались сумерки. В окно были видны деревья с потемневшими листьями. По ту сторону дороги, за канавой, тянулся серый тын, обмазанный кизяками. Казалось, что он тянется на тысячу верст. Из канавы, около тына, наполовину высовывалось туловище убитого с шевелящимися кудрями волос.
Быльников, подавленный жестокой расправой с человеком, перевел глаза на стол, где лежала газета, и снова прочитал: «…белые банды…»
На душе у него тоскливо, холодно и мерзко. Ему захотелось вырваться отсюда и убежать куда-нибудь в поле. Сухо распрощавшись, он вышел на улицу. В голове шумело. Проходя мимо потухшего костра, он снова увидел прежнего казака, который еще тоскливее пел:
X
Утром пятнадцатого августа Устин с отрядом товарищей и примкнувшими по дороге крестьянами прибыл в Тамбов и явился в военревком. Принял его председатель, человек лет сорока, с крупными чертами лица, с русыми волосами, зачесанными на косой пробор и гладко выбритым подбородком. Темносерые глаза его смотрели чуть-чуть исподлобья, как бы недоверчиво. Когда вошел Устин, он положил на стол крепкие, сжатые в кулаки руки и ждал.
Устин приблизился к столу и подал розовый листок с воззванием.
Брови председателя вздрогнули, затем поднялись.
— Вы что хотели?
— Вот по этому воззванию.
Председатель сразу оживился.
— Садитесь, товарищ. Вы откуда?
Устин ответил, откуда он прибыл, и показал документы.
— В армии служили? Так. Очень хорошо. Я вас направлю в распоряжение коммунистической роты, — сказал председатель, подчеркивая важность назначения, и вопросительно посмотрел на Устина.
— Я не знаю, — нерешительно ответил Устин, — мне все равно. А вот как с товарищами моими?
— Какими?
— Я привел с собой двадцать шесть человек и две лошади под седлом.
Это было так неожиданно для председателя, что он опешил и, насупив брови, сказал:
— Что же вы мне сразу не сказали? Где люди?
— Во дворе.
— Это хорошо! — воскликнул председатель. — Это замечательно, товарищ Хрущев. Пойдемте со мной.
Председатель встретился во дворе с людьми, приведенными Хрущевым, задал несколько вопросов и, пощипав в раздумье подбородок, пригласил Хрущева к себе.
— Вот что, товарищ Хрущев. Коммунистическая рота — это самый боевой, преданный и дисциплинированный отряд нашего гарнизона. Не забудьте! Командиром этой роты — коммунист, товарищ Паршин, человек боевой, смелый и решительный. Я направляю к нему вас и нескольких товарищей по вашему выбору, но, повторяю, самых лучших и стойких людей. Я напишу ему. Остальные получат назначение в другие части.
Через несколько минут с письмом в кармане Устин весело шагал со своими друзьями к вокзалу.
Штаб коммунистической роты помещался рядом с железнодорожной станцией, в небольшом каменном доме. Когда Устин встретил командира Паршина и доложил ему о прибытии в распоряжение роты, тот приветливо сказал: