— Чего ты мелешь?! — вскрикнул Афиноген.
Новости оказались настолько оглушительными, что Афиноген вскочил на телегу и поехал к Арине Груздевой.
Беспокойно билось сердце, путались мысли.
Гибель Груздева не вызвала у Афиногена сожаления.
«Петруху прибрали — это к месту, — подумал он и оглянулся. — С уходом казаков Груздев пуще прежнего стал бы лютовать. А то хоть будет время оглянуться, пораздумать, чего делать.
Но с уходом казаков не скоро дождаться Митяя. Да жив ли он?.. О, боже!.. А это хорошо, что его, Афиногена, не было в эти дни, когда убили Груздева. Коснись дело — он в стороне…»
— Ну, че-ерт! — рванул он за вожжи, сворачивая к хате Груздева.
Арина глянула в окно и вздрогнула.
— Наташа! Никак свекор твой, Афиноген, приехал. Должно быть, за тобой. Дуняшка, выдь, голубонька, встрень.
— Ой, тетя Арина, — взмолилась Наталья. — Не пускай ты меня к нему. Прошу за ради бога. Нечего теперь мне делать у него. Пропаду я с тоски. Нету у меня боле никого на свете, кроме тебя. Я и к себе-то в хату не могу пойти, не то что к нему.
— Что ж теперь делать будем? Ведь он и по сию пору ничего не знает о Митяе?
— Нет.
Пашков вошел в хату.
— Здравствуй! — крикнул он и радостно бросился к невестке.
Наталью тронула искренность старика и стало немного жаль его. Она опустила голову и беззвучно заплакала. Старик смеялся, а по щекам у него бежали слезы.
— Ну, хорошо… не плачь… ну вот, встретились мы… жива, слава богу. Го-осподи милостивый, Аринушка, никак и у тебя беда стряслась, — притворно захныкал он, обращаясь к Груздевой. Арина всхлипнула.
— Моя беда — мне больна. Ох и горько же! — простонала она, затем резким движением вытерла глаза и жестко сказала: — Ну, будет, Тимофеич. Раздевайся, садись. Придет небось наше время — разочтемся. Садись и ты, Наташа. Я за гущей для хлеба схожу к соседям, а вы тут потолкуйте, — она накинула на голову платок.
— Никуда не ходи! — испуганно остановила ее Наталья.
Наталья не хотела оставаться со свекром в этот час. Она не знала, как сказать ему о смерти Митяя и сынишки. С гибелью мальчика, как ей казалось, у нее рвалась родственная связь с Афиногеном Пашковым. Она предвидела, что он будет звать ее к себе хозяйствовать и вместе поджидать Митяя. Но она и раньше его не любила, а теперь он стал ей совсем чужим. Порыв жалости прошел.
Арина поняла Наталью. Она сняла платок и села на скамью, внимательно присматриваясь то к Наталье, то к Пашкову. Афиноген заметил, как худа и измождена стала Наталья. Его удивил ее строгий взгляд. Он понял, что в жизни ее произошло что-то непоправимо тяжелое, и боялся спросить. «Где ее дитя?» — подумал он и пошарил глазами по хате.
— А вну… внучек мой иде же? — осторожно задал он вопрос и снова обвел взглядом горницу.
Когда он спросил Наталью о ребенке, она вдруг почувствовала в себе силу не только ответить, но и рассказать во всех подробностях о своих невольных скитаниях. Она почувствовала, что у нее все перегорело, а что потеряно — невозвратимо. А у Афиногена нарастало ощущение душевного беспокойства, и он крепился как мог. Наталья прислонилась к столу, подперев голову руками, и глухо сказала:
— Выложу я тебе всю правду, Афиноген Тимофеевич. Нет у меня ни мужа, ни сына, а у тебя ни сына, ни внука…
Старик отшатнулся и оцепенел. Губы его дергались. Дрожащие пальцы бегали по бороде.
— Отколь… узнала? — спросил он внезапно осипшим голосом.
Рухнула теплившаяся надежда, словно из-под ног вырвали последнюю опору.
Арина прижала руку к губам и молчаливо следила за Натальей и Пашковым.
— Был тут в селе до казаков Устин Хрущев, — начала Наталья.
— Знаю! — выкрикнул с болью Афиноген.
— Об Митяе сказывал. На себе картуз его принес. С убитого, стало быть, снял.
— Врет… врет он! — вскочил Афиноген и вдруг сел и замолчал, словно у него отнялся язык. Он не знал, как опровергнуть то, что услышал, боялся в присутствии Арины сказать, что Митяй и Устин были в разных лагерях. Старик, встретившись с пытливыми, спокойными глазами Натальи прочитал в них то, о чем догадывался. Он уронил на стол голову и забился в приступе рыданий.
Наталья закрыла лицо руками. Арина накинула платок и тихо вышла из хаты.
Когда Наталья отняла от лица руки, Пашков сидел согнувшись, с низко опущенной головой.
— Афиноген Тимофеевич, — дрожащим голосом проронила Наталья, — а какие у тебя думки об Митяе?..
— Допыталась бы ты у Устина. Митяй не мог быть с Устином вместе.