— Ка-ак! Когда? — изумился Быльников.
— А так.
И Кучумов вкратце рассказал ему о том, что он служил в Красной Армии, а после ранения попал в госпиталь в один из городков Украины. Потом, когда его выписали, городок заняли белые войска, и Кучумова направили в маршевый кавалерийский полк на формирование корпуса генерала Мамонтова. Он все время ищет случая перейти на сторону красных. Сделать это, может быть, и нетрудно, но при таком бешеном рейде он потерял всякую ориентировку, не знал, где можно задержаться, и очень обрадовался предложению сотника.
— Ах, вот ты какой! Значит, ты красный? И никто об этом не знал?
— Нет.
— А Додонов?
— Додонов не в счет. Додонов знал. Мы были вместе. Только стравили вы нас, господин сотник, — засмеялся Кучумов, — остерегаться мы стали друг друга, он меня, а я его. А ведь мы однополчане и из одной станицы.
— Вон оно что, — сотник покачал головой. — Ты пойми, ни тебя, ни Додонова я не знал. Трудно определить, кто ведет себя искренне, а кто притворяется для того, чтобы потом донести и предать. Вот я и решил вас проверять друг другом. Дело-то очень серьезное.
— Оно понятно, — согласился Кучумов и быстро посмотрел в сторону.
— Одному, видишь ли, мне переходить было как-то, понимаешь… ну, как бы тебе сказать, — замялся Быльников. — Не потому, что я боюсь смерти. Не-ет. А потому, что мне не будут доверять там. Я один буду выглядеть лазутчиком. И не знаю я их.
— Там наших казаков немало, и все больше молодых, — как бы стараясь этим рассеять сомнения сотника, заметил Кучумов.
— А ты вот что скажи мне, Кучумов: кому можно было бы доверить разведку?.. Как Стрельников? Казак он старый, опытный…
— Помилуй бог! Нипочем! — встрепенулся Кучумов. — Я еще давеча пригляделся к нему. Подлюка он, видать.
— Откуда это тебе известно? — насторожился Быльников.
— Говорю ему: огня в лесу не разводи, сотник-де приказал, а он мне: «Пошел ты к такой-то матери с твоим сотником. Изменники вы». А потом с казаком Васютиным о чем-то шептался. Неровен час — убежит и откроет нас.
— А как он к нам попал?
— Охотником в разведку вызвался. А что передаемся мы на ту сторону, не знал он.
— Надо установить за ним постоянное наблюдение. А если что…
— Понятно, господин сотник. А казаков я построю.
Через час отряд был построен. Быльников волновался. Впервые ему приходилось чувствовать себя в зависимости от людей, когда одних приказаний для беспрекословного подчинения недостаточно.
Быльников прошелся вдоль строя и остановился против Стрельникова.
— Смирр-но! — скомандовал он.
Все замерли. Стрельников с бесстрастным лицом стоял, как окаменевший.
— Вольно!
Стрельников качнулся и вынес ногу вперед.
— Станичники! Убедившись на горьком опыте в бесплодности войны, которую мы ведем в течение почти двух лет, войны, разоряющей села, деревни, города и станицы, войны, превратившейся в массовые убийства ни в чем не повинных людей, в грабеж, сопровождающийся насилиями и избиением граждан, в бесцельное уничтожение государственного имущества, большинство нашего отряда приняло решение перейти на сторону красных, поддерживаемых народом. Кто не изменил своего решения и подтверждает его, два шага вперед… арш!
Все тридцать человек перешли на новую черту.
— До этого вы могли меня расстрелять. После этого я расстреляю первого, кто не подчинится мне, вашему командиру. Мы находимся в необычных и исключительных условиях. Отряд оказался вне войскового подчинения той или другой стороны. Мы несем строжайшую ответственность за действия и поступки каждого из нас. Ни один человек в дневное время без моего разрешения не может отлучиться дальше ста шагов. В ночное время из расположения бивуака не выходить. Кто имеет что сказать?.. Ты, Стрельников?
— Никак нет.
— Васютин?
— Ника… Но дозвольте спросить. — Казак нерешительно переминался с ноги на ногу, держа руки по швам.
Быльников перевел взгляд на Стрельникова и увидел, как у того дрогнула бровь.
— Спрашивай, Васютин.
— Как же это понимать? Это что ж — мы вроде все арестованы?
— Нет. Но чувствовать себя арестованным будет тот, кто думает о побеге из отряда. Тот, кто с нами, тот поймет необходимость и целесообразность того, что я сказал. Понятно? — посмотрел он на Стрельникова.
— Понятно, — рассыпалось по строю.
— В разведку назначаю Додонова и Матюшева.
Тягуче, невыносимо медленно идет вторая ночь. Ходит дозорный. Под ногами потрескивает сухой валежник. Тлеют угли в догорающем костре, окрашивая березы в нежнорозовый цвет. Слышится мерное похрапывание спящих людей. Поодаль от костра, на пеньке, положив винтовку на колени, сидит и мучительно борется с дремотой Кучумов. Упадет на грудь отяжелевшая голова, вздрогнет Кучумов, оглянется по сторонам, и снова сладкая дрема охватывает его.