- Ну, все, кончено, - обреченно вздохнул Гарбко и крепко выругался. Он вытащил из кармана партийный билет, другие документы, сорвал с груди Золотую Звезду и передал их штурману. В тот момент на него было страшно смотреть. Ведь жив же, жив человек, а мы бессильны ему помочь.
- Теперь уходите! - сверкнул он на нас налитыми решимостью и болью глазами. Не успели мы опомниться, как командир выхватил пистолет, приложил его к правому виску и выстрелил. Все это случилось в одно мгновение. Мы были ошеломлены и не сразу нашлись, что делать дальше. Огонь вот-вот подберется к бакам с горючим, но мы не в силах были уйти. Наступило оцепенение, которого я не испытывал даже в боях.
Наконец мы бросились вытаскивать из кабины мертвое тело командира.
Вытащили его на берег, обмыли лицо от крови и грязи и оба заплакали..."
Много смертей повидал я на своем веку, самые невероятные истории о гибели людей слышал, но исповедь старшины Ивана Казакова прямо-таки потрясла меня. Я любил Юрия Николаевича как человека и талантливого боевого командира. Светлая память о нем не сотрется до конца дней моей жизни.
Подробности трагедии, случившейся на безымянном торфяном болоте, я подробно рассказываю еще и потому, что в некоторых книгах смерть этого человека описывается неточно. Думаю, рассказ участника тех событий старшины И. Казакова внесет полную ясность.
О судьбе майора Альховатского я не знаю. Тогда он, помнится, попал в госпиталь. А старшина Иван Васильевич Казаков жив и поныне. В составе бомбардировочного полка он дошел до Берлина, совершил 357 боевых вылетов, заслужил три ордена Красного Знамени, один из которых я вручил ему в Липецке лично, орден Отечественной войны 1-й степени и десять медалей. Сейчас Казаков старший лейтенант милиции, живет и работает в Новодеревенском районе Орловской области.
"Всю войну провоевал задом наперед", - шутливо написал мне несколько позже Казаков. Шутка эта близка к истине. Воздушный стрелок-радист сидел в кормовой кабине, защищая экипаж огнем от нападения вражеских истребителей с хвоста, и в этом смысле его полет всегда был "задом наперед".
Ю. Н. Гарбко в полку очень любили. Гибель его и вообще вся трагедия с 223-й бомбардировочной дивизией болью отразилась на настроении людей. На похоронах Юрия Николаевича в Ельце комиссар полка Исаак Моисеевич Бецис сказал о нем много теплых, хороших слов. Стал вопрос: кем заменить героя-командира? Много в полку было храбрых командиров, но предпочтение мы отдали И. М. Бецису. В полку его уважали не меньше Гарбко. Бецис был умным политработником, умел живым партийным словом зажигать сердца людей. Но, кроме того, Бецис и летал, не раз водил большие группы самолетов в бой. Сочетание всех этих качеств в одном человеке выдвигало Бециса после смерти Гарбко на первое место в полку.
Бециса я знал еще по довоенному времени и однажды выручил из беды. Тогда он занимал должность военного комиссара эскадрильи в 13-й бомбардировочной дивизии, которой я командовал. Во время полетов Бецис забыл перед подъемом в воздух осмотреть машину и только успел взлететь, как моторы обрезало. Самолет он тут же посадил, ничего с ним не случилось. Оказывается, баки не были заправлены горючим.
Вина тут техника. Его обязанность заправлять самолет топливом. Но и летчику положено осмотреть машину, убедиться, все ли сделано как надо. А Бецис не проверил, и его собирались судить. Тогда я взял политработника под свою защиту и избавил от возможного наказания.
* * *
Положение на участке 40-й армии оставалось напряженным. Она развернулась в районе Щигры, Кшень. Ее командующий генерал М. А. Парсегов, не учитывая обстановки, горел желанием наступать, наступать во что бы то ни стало. Говорили, что он докладывал по ВЧ Сталину, жаловался на командующего фронтом, будто тот намеренно сдерживает его.
В храбрости Парсегову отказать было трудно. Но ведь надо же учитывать и обстановку, и свои возможности. А они в армии были невелики. Ее боевые возможности ослаблялись еще и тем, что один из танковых корпусов РГК, стоявший позади, форсированным маршем направили на юг, с расчетом ударить во фланг танковой группировке противника, перешедшего на харьковском направлении в наступление.
Я возглавлял на этом участке фронта авиацию и хорошо видел, как развивались события. В моем дневнике есть такие пометки:
"28.6.42. С рассветом противник на участке Тим, Щигры, Кшень перешел в наступление против 40-й армии.
7.30. Вылетел в Ст. Оскол для руководства 266, 267 ад, взаимодействовавших с 40 А.
Сильное воздействие ВВС противника, Парсегов требует, чтобы я беспрерывно бомбил и, чтобы в воздухе были только наши самолеты. А где силы?
Наши действия сводились к тому, чтобы прикрывать своих штурмовиков и аэродромы.
29.6.42. Противник подошел к Быкову. Прибытие передовых команд 4 и 24 тк. Продолжаются бои. 40 А потеряла управление, меняет беспрерывно КП.
30.6.42. Продолжаются бои. Сосредоточение 4 и 24 тк. Весь день занимались прикрытием. Новая задача: прикрывать 4 и 24 тк. С 40 А связи нет. Упорные бои. Противник пронюхал места расположения наших танков. Сосредоточил по ним удары своей авиации. Идут сильные бои в воздухе над Ст. Осколом.
1.7.42. 4 и 24 тк находятся под непрерывным воздействием с воздуха. Наших истребителей слишком мало. Несу большие потери в истребителях и штурмовиках.
2.7.42. С утра большая активность ВВС противника. Зажгли Ст. Оскол. К 11 час. вызвали на КП. Здесь встретил Я. Н. Федоренко, начальника бронетанковых войск Красной Армии. Там же был и его заместитель генерал В. Мишулин. Получил задачу усилить прикрытие 4 и 24 тк, которые пойдут в наступление в 13 часов.
В 12.50 от Федоренко прибыл офицер связи и доложил: "Наступление отменяется. Обстановка изменилась. Корпуса не сосредоточились".
Ко мне обратился секретарь городского комитета партии Ст. Оскола тов. Доронин. Просит срочно доставить его с партийными документами в Воронеж. Выделяю УТ и в 15.00 отправляю. В воздухе идут беспрерывные бои.
Аэродромы под обстрелом. Принял решение перебазироваться в Воронеж. Туда же отправил штаб 266 ад во главе с ее командиром полковником Забалуевым.
Даны распоряжения отправить все грузы с аэродромов, а что невозможно увезти - уничтожить.
В 19.00 вылет наших истребителей в Воронеж и мой отлет на У-2.
Ст. Оскол ночью нами оставлен.
3.7.42 г. Ночью был у командующего фронтом Голикова. Там же был тов. Доронин. Доложил обстановку, свои возможности и силы. Получил указание действовать в районе Горшечная. Разыскать свои танковые части, с которыми нет связи. Проследить за отходом. Что делает противник?
Весь день усиленные бои.
4.7.42. Наш переход с аэродрома А. в город, т. к. аэродром начали обстреливать.
6.7.42. Выехали в 3.20 с КП Воронежа всем штабом Ф. И. Голикова. Прибыли на КП в Усмань".
Такова краткая хронология восьми дней ожесточенных боев. Если же записи развернуть несколько шире, то события предстанут в таком свете.
Немцы, по-видимому, были осведомлены об обстановке, сложившейся на участке 40-й армии. 28 июня 1942 года они бросили в наступление довольно сильную ударную группировку (четыре пехотные и две танковые дивизии), смяли 40-ю армию, вынудив ее к отступлению. Кратчайший путь через Старый Оскол на Воронеж для врага был открыт.
Авиация делала отчаянные усилия, чтобы спасти положение, но одними ударами с воздуха решить всех задач она не могла. Требовалось немедленно вернуть танковый корпус, отправленный ранее на юг, прикрыть его броней образовавшуюся брешь. Генерал Парсегов в тот момент лишился управления. Поэтому я обратился к Красовскому с просьбой срочно доложить командующему фронтом Голикову о сложившейся обстановке, принять соответствующие меры.