Группа управления авиацией, которую возглавлял я, расположилась на командном пункте 266-й авиационной истребительной дивизии. Командовал ею полковник В. М. Забалуев. КП был оборудован на окраине Старого Оскола. Неподалеку, на основном аэродроме, базировались авиационные части. Оттуда ночью позвонил командир полка подполковник Алексей Иннокентьевич Куроч-кин и, не скрывая тревоги, передал:
- Слышу за лесом грохот танков. Аэродром начали обстреливать. Как быть?
- Соберите сейчас же всех летчиков-ночников и прикажите им перелететь на запасной. Батальон - на колеса и туда же.
- А остальным?
- Остальным занять оборону и, если потребуется, удерживать аэродром до рассвета. Потом перегнать все оставшиеся самолеты.
Мы тоже подготовились к эвакуации, чтобы успеть, в случае необходимости, проскочить через мост, пока его не захватили немцы.
Проходит час или два - с аэродрома никаких известий не поступает. Звоню туда.
- Где Курочкин? - спрашиваю дежурного связиста.
- Улетел.
- А начальник штаба?
- Выпускает самолеты.
Минут через десять с аэродрома звонок:
- Все самолеты перегнали.
"Как все самолеты перегнали? - подумал я. - Ведь большинство экипажей ночью не летает. К тому же и полоса неосвещенная. То-то дров наломали, наверное..."
Но опасения оказались напрасными. Все экипажи действительно чуть ли не из-под самого носа противника взлетели и благополучно приземлились в семи километрах от города. И тут невольно вспомнилась старая авиационная поговорка: "Жить хочешь - сядешь",
Правда, сработала тут и взаимная выручка. Дело в том, что на запасном аэродроме несколько раньше приземлилось какое-то другое подразделение. Услышав шум моторов, командир подразделения обозначил полосу световыми ориентирами и принял все самолеты до единого.
- Ну, чудеса! -удивлялись работники группы управления. И было чему удивляться. Ночная подготовка летчика считается одной из сложных, а посадка в темноте даже для опытного пилота не простая задача. А тут сажали машины новички и ни одной из них не поломали. Вот она психология войны, над которой мы раньше как-то мало задумывались.
На запасной аэродром под обстрелом противника переправился и батальон обслуживания под командованием майора Леонида Устиновича.
С утра началась боевая работа. Вылет следовал за вылетом. Экипажи наносили удары по танковым и моторизованным колоннам. Важнее этих целей для авиации в то время быть не могло.
На аэродром я пока попасть не мог - требовалось встретить танковый корпус, который, как мне сообщили, движется сюда, и передать его командиру приказание удерживать Старый Оскол. Мы с группой управления перебрались на другую сторону реки, обосновались на одной из высот, настроили радиостанцию. Связываюсь с генералом Красовским.
- Что там у вас делается? - спрашивает он.
- Местные авиачасти на запасном, - докладываю командующему. - Работают по танкам противника. Жду, когда придут "коробочки" (танки).
Целый день мы ждали, когда появятся "коробочки", но так и не дождались.
В тот день противник почему-то не проявлял особой активности. Он выслал к городу передовую танковую группу и, видимо, ожидал подхода основных сил. Вечером узнаем: наш танковый корпус застрял в пути. Отдельные его части прошли в стороне от города и начали окапываться. Горючее у них кончилось. Мы с группой управления оказались, таким образом, отрезанными. Но в этих условиях нашелся способ связаться с командованием танкового корпуса и передать приказание удерживать Старый Оскол.
Вечером я отправил группу людей в сторону Воронежа, а сам, дождавшись темноты, перебрался на запасной аэродром. Старый Оскол горел, всполохи огня поднимались то над одной, то над другой частями города, время от времени раздавались взрывы.
Самолетов на аэродроме я не увидел. Только на взлетной полосе одиноко тарахтел трактор. Он перепахивал эту полосу, чтобы ею не могла воспользоваться фашистская авиация.
Подхожу к трактористу, спрашиваю:
- Какие вам даны указания?
- Вспахать поле, поджечь трактор и идти в Воронеж, - ответил солдат.
- А маленький самолет не видели? - Видел. Вон там стоит, -указал он рукой в сторону едва заметного в темноте дерева.
В кабине самолета сидел техник Шкорин.
- Вы, товарищ генерал? - обрадовался он, спрыгивая на землю. - А я начал уже беспокоиться о вас.
- Все взлетели благополучно? - спрашиваю.
- Все.
Солдат-тракторист уже закончил вспашку. Поставив машину посередине полосы, он облил ее керосином и поднес горящую спичку. Тут же вспыхнуло пламя.
- Эх, сколько добра уничтожаем своими руками, - с горечью вздохнул техник и отвернулся.
- Что делать? Немцы вот-вот появятся здесь, - успокаиваю его, а сам думаю: "Что трактор? Города, людей оставляем, заводы взрываем, хлебные нивы предаем огню".
Техника и солдата-тракториста с трудом разместил в задней кабине своего По-2, завел мотор и с опушки, примыкавшей к лесу, поднялся в воздух. Больно было смотреть сверху на знакомый мне старинный русский город, объятый заревом пожарищ.
В этом городе мне довелось бывать не раз. Здесь, в семье потомственного железнодорожника, родилась, провела свое детство и юность моя жена Елена Самойловна. Здесь жили ее четыре сестры, трое братьев, многочисленные родственники. С ее старшим братом Майсюком Константином Самойловичем, военным комиссаром авиационной бригады, участником гражданской войны, мы вместе служили в Военно-воздушной академии. Накануне я пролетал над этим городом на По-2 и приземлился прямо на улице, напротив дома, где доживали свой век старики и сестра жены Дарья. К машине тотчас же сбежались жители со всей улицы. Особенно много было ребятишек.
- Что нам делать? - с тревогой спрашивали растерянные женщины.
- Уходить надо, и немедленно, - говорю им. Я знал обстановку на фронте и потому категорически предупредил:
- Не сегодня-завтра немец может захватить город. Уходите.
И вот сейчас там уже хозяйничают фашисты,
...Ночью подлетаем к воронежскому аэродрому. Полоса, конечно, не освещена, но я угадываю ее по расположению аэродромных построек. Сажусь, отруливаю самолет в сторону, пытаюсь выяснить обстановку, но никто толком ничего не знает.
На аэродроме стоял крытый рваной парусиной газик. Шофер быстро домчал меня до здания областного комитета партии. У входа путь мне заслонил дежурный милиционер. Наверное, вид мой показался ему подозрительным. Был я весь пыльный, грязный, к тому же двое суток не спал.
- Не велено никого посторонних впускать, - сказал он категорично.
- Я не посторонний, меня здесь ждут, - говорю ему. - Позвоните сейчас же секретарю обкома или Голикову.
Командующий фронтом распорядился пропустить меня. Спускаюсь по затемненным лесенкам в подземелье командного пункта, с трудом нахожу нужную дверь. Командующий фронтом и секретарь обкома партии сидят за столом, склонившись над картой.
- Ну, докладывайте, что там. Вы же только что из самого пекла, - попросил Голиков, когда мы поздоровались.
- Обстановка не из приятных, - говорю командующему. - Немцы в Старом Осколе. Авиация выведена из-под удара. Танковый корпус окопался невдалеке от Старого Оскола. Чтобы спасти его, надо срочно доставить горючее. Иначе танки могут попасть в руки врага.
Голиков тут же поднял телефонную трубку, кого-то уговаривал, кому-то приказывал. Лицо у него было землистое, под глазами набрякли мешки. Чувствовалось, человек давно не спал, измучен. Не лучше выглядел и секретарь обкома партии. На долю этих людей выпала нелегкая задача: не только организовать оборону на воронежском направлении, но и вывезти из города и его окрестностей все, что можно. А связь беспрерывно рвется, управление теряется, войск под руками почти нет.
- Останетесь здесь, - посмотрел на меня командующий. - Берите в свои руки управление авиацией. Сделайте все, чтобы воспретить бомбежку города, железнодорожного узла. Готовьтесь наносить удары по танкам противника.
- Разрешите отбыть на аэродром? - прошу Голикова.
- Хорошо, - согласился он. - В случае чего - действуйте оттуда. Связи с нами не терять.