Я целую ее с беспредельным голодом. Я целую ее так, как не целовал никого прежде. До нее любая физическая близость с противоположным полом была лишь удовлетворением потребности.
Сесилия и есть потребность. Речь идет не о трахе, владении или освобождении.
Дело в ней и ее пьянящем аромате. Дело в том, как она тает в моих объятиях, когда я целую ее.
Я прощупываю, она поддается.
Я тяну ее за губы, она хнычет.
Я ласкаю ее язык, и она податливо прижимается ко мне, ее рука дрожит на моей груди, а ее тело становится единым с моим.
Мой рот пожирает ее рот в ответ за все то время, что я не мог. За все то время, что она была недосягаема, потому что я был жестким козлом, который видит мир только в черно-белых тонах.
Сесилия — ни то, ни другое. Она серый. Она — цвета. Она — каждая радуга, на которую я никогда не думал остановиться и посмотреть.
Я целую ее, потому что только так я могу показать ей, насколько она отличается от меня и как сильно повлияло на меня ее отсутствие.
В тот момент, когда я отрываю свои губы от ее губ, она издает какой-то звук — хныканье, разочарование или что-то среднее.
Ее кожа покраснела, и она смотрит на меня так, как будто не может меня понять.
Но она хочет этого.
Любопытство затаилось в ее больших зеленых глазах, в их глубине, в том оттенке невинности и потусторонней свирепости, который делает ее Сесилия.
— Почему ты продолжаешь это делать? — в ее словах сквозит грубая боль. — Почему ты продолжаешь играть с моими чувствами? Я пытаюсь забыть тебя. Почему ты не позволяешь мне?
— Тебе не позволено забывать меня, lisichka.
Ее губы дрожат.
— Не называй меня так, когда ты уже отпустил меня.
— Я не отпускал тебя.
И тут мои губы снова находят ее губы. На этот раз я толкаю ее к дивану, она со вздохом падает на спину, и я следую за ней.
Медленно, но верно, ее руки обхватывают мою шею, пальцы перебирают маленькие волоски на моем затылке, трогают, исследуют.
Мучают.
Господи. Эта девушка может превратить меня в яростного зверя одним лишь прикосновением.
Мои пальцы цепляются за ее джинсы и спускают их как можно ниже.
Невозможно держать себя в руках, когда Сесилия в моих объятиях. Когда я приникаю к ее губам и пробую на язык ее сладкую несдержанность.
Я освобождаю ее рот, чтобы снять остальную одежду с нее и свою. Она смотрит на мои мускулы, татуировки и член, пока ее грудь резко вздымается и опускается.
В глубине души мне нравится, что она привлекает меня так же, как и я ее. То, что она наблюдает за каждым изгибом моего тела с безумным голодом, который отражает мой.
Нет.
Моя потребность в ней гораздо сильнее, потому что я не могу сопротивляться желанию вонзить зубы в ее полупрозрачную кожу и выпить кровь.
Пометить ее.
Владеть ею.
Чтобы никакой другой ублюдок, особенно Лэндон, не смог приблизиться к ней.
Я трогаю ее везде, щипаю и кусаю ее чувствительные соски, кремовую кожу груди, шеи, живота и даже киски.
В тот момент, когда я посасываю ее клитор, она кончает мне в рот. Она задыхается, дрожит и обдает мое лицо характерным запахом своего возбуждения.
Вид и ощущение ее удовольствия заставляют меня сходить с ума. Просунув руку под ее талию, я притягиваю ее к себе, так что мы сидим кожа к коже и ее учащенное сердцебиение бьется о мое.
Ее торчащие соски касаются моей груди, и она хнычет, этот звук возбуждает мое либидо.
Мои глаза не отрываются от ее глаз, когда я приподнимаю ее, а затем насаживаю на свой твердый член. Ее голова откидывается назад со стоном, а ее руки обхватывают мою шею.
Блядь. Она чувствуется так хорошо.
Даже лучше, чем хорошо. Она словно создана для меня. Ее киска сжимается вокруг меня, душит, и она становится такой маленькой и послушной в моих руках.
Обычно я ускоряю ритм, заставляю ее подпрыгивать на моем члене и кричать, когда разрезаю ее своим ножом. Она плакала и умоляла меня остановиться, потому что это слишком, когда она разрывалась вокруг меня.
Но не сегодня.
Я вращаю бедрами медленно, но твердо. Я даю ей возможность приспособиться, прежде чем войти в нее с глубоким, умеренным ритмом, позволяя ей почувствовать каждый удар. Каждый подъем и опускание ее киски вокруг моего члена. Каждую молекулу наших соединенных тел.
Ее стоны становятся более горловыми, ее хныканье более глубоким, а ее бедра естественным образом попадают в ритм с моими.
Шлепки плоти о плоть эхом отдаются в воздухе, когда я держу ее за талию, чтобы контролировать толчки.
Я не нежен. Я вхожу так глубоко, что ее глаза слезятся и закатываются.