АКУШЕР. А чо беременела?
ЛЕНА. Ну, что теперь говорить-то…
АКУШЕР. Забеременела, значит, будешь рожать, а то кувыркаться-то каждый может.
ЛЕНА. Это ты, сволочь, кувыркаешся!.. А нам надо ещё выносить девять месяцев. Наблеваться, находиться до того, что вены на ногах вылезают. Ещё работать. Да сохранить от таких, как ты. Вы же так и норовите в транспорте локтём в живот пихнуть, место ни за что не уступите беременной, ещё обматерите.
Пауза.
АКУШЕР. Коваленко, рожать будете?
ЛЕНА. Не будет, придурок.
АКУШЕР. Сумасшедшая. (Закрыл дверь.)
ЛЕНА. Сволочи, думают, им всё можно. К матерям, поди, так не относятся. А я не бомжиха какая, чтоб со мной так. У меня вон их пятеро. И одеты все, и накормлены. «Чо забеременела?» Не наркоманы и по улицам не побираются. (Плачет.)
ГАЛЯ. Не думай ты…
ЛЕНА. Устала я ругаться, ругаться!.. Всю жизнь вот так заступаться, за себя, за детей. А их ведь каждая гнида хочет затоптать, затюкать. Только отвернись, никто детей не пожалеет. Злые люди кругом. Всю жизнь одна, никто не заступится, не пожалеет. От своего никакого толку, только жрёт да пьёт на мои деньги. (Плачет.) А некоторым и деньги, и муж молодой, красивый. Не пьёт, заботится. А чем я хуже? Рожей, что ли? Так мне её накрасить, она ещё лучше будет.
ОЛЬГА. Да перестаньте вы. Чему завидуете? Не дай бог вам пережить с моё. (Пауза.) Смерть троих детей пережить невозможно…
ЛЕНА. Господи. Троих? (Пауза.)
ОЛЬГА. С двадцати лет я пыталась забеременеть. Одного доносила до трёх месяцев, двух других до четырёх. Перепробовала всё, чем только не лечилась. И вот только сейчас, в сорок три года, доносила. (Улыбается.)
ЛЕНА (сморкается, вытирает слёзы). Ну, как доносила-то?
ГАЛЯ. Бог помог вам, Ольга. Он любит таких, как вы. Не сломить которых ничем. Никакими несчастьями. Вы верили — вот и помог вам бог. Счастливая вы, Ольга. И дети у вас будут счастливые.
ОЛЬГА. Ни при чём здесь бог. Я и молилась, и свечки ставила. Думала, верить буду — поможет. А как потеряла третьего, совсем плохо мне стало. Внутри будто что-то оборвалось. Иду как-то домой, а мысли такие в голову лезут: вот приду сейчас домой, возьму верёвку для белья, свяжу покрепче, зацеплю к люстре, или нет, к люстре — упадёт, лучше к трубе в туалете, да, там как раз будет. И удавлюсь. И кончится всё. Представила я это, и полегчало как-то. Иду, и подходит ко мне женщина, и говорит: «Вижу, что у вас беда, прочтите книгу, и вы найдете покой». Всунула мне в руку книгу и ушла. Не помню, как пришла домой. Села в одежде на кровать. Не знаю, сколько так просидела. Так, видимо, и не смогла повеситься. Проревелась. За всех своих детей проревелась, за все несчастья, за то, что ничего не смогу изменить.
ЛЕНА. А книга-то?
ОЛЬГА. Да. Она лежала в коридоре на полу. Книга о Будде.
ЛЕНА. Секта, значит.
ОЛЬГА. Стала листать. Какие-то необычные рисунки. Будды с синей кожей. (Пауза.) Смотрела я эти картинки, и казалось, я это видела когда-то. Там была нарисована река. Люди пускают в эту реку плот с умершим, весь украшенный цветами. Все улыбаются, танцуют, но зажимают носы. И в этой реке много таких плотов. Некоторые уже развалились, трупы с вывороченным гниющим мясом, с выклеванными глазами. Такой у них, оказывается, обряд похоронный. И поверье — если зайдёшь в эту реку, то излечишься от любой болезни, а если бесплодна, то родишь ребёнка. И я вспомнила, что видела такой сон: плыву я в грязной воде, вокруг трупы, я их раздвигаю, раздвигаю и не могу доплыть до берега. Всё это было так странно. Я сначала не поверила. Ходила месяца два. И врезалась мне в голову эта река. Думаю, последняя это моя надежда. Если сейчас не забеременею и не доношу, то больше никогда.
ГАЛЯ. Неужели поехала?
ОЛЬГА. Поехала в Индию, нашла эту реку и искупалась в ней.
ЛЕНА. Так просто «в Индию» и так просто искупалась? И чо, там всё, как писали?
ОЛЬГА. Трупов только больше. Сгнившие руки, ноги, головы плавают. Смрад страшный.
ЛЕНА. Гадость.
ОЛЬГА. Вернулась домой и через два месяца забеременела. Доносила вот до срока.
Пауза.
ЛЕНА. Чудо какое-то. Так не бывает. Кто у них бог-то?
ОЛЬГА. Будда.
ЛЕНА. Я про него слышала что-то. Мне тоже книжки давали на улице. А я чо-то не брала… Надо хоть отблагодарить его. Помолиться, свечку поставить. Храмы-то у них есть?
ОЛЬГА. Я много думала обо всём этом. Не чудо это. Сама я. Собрала все силы, поверила в себя и выносила. И рожу.
ЛЕНА. Тфу-тфу-тфу. (Стучит по столу.) Дай бог.
ГАЛЯ. Выносила — и слава богу.
ЛЕНА. Да-а-а-а… Бывает же.
ГАЛЯ. А вы, что ни говорите, вам бог помог. И родите точно в Пасху.
ЛЕНА. В праздники-то ничего хорошего. Ещё на выходные выпадает.
ГАЛЯ. А что?
ЛЕНА. Ты прямо как Ритка.
РИТА. А чо я-то? Ритка да Ритка.
ЛЕНА. В праздники все нажрутся, кому охота роды принимать? А ещё дежурные халтурят. Да них же не добраться будет. Мне знакомая рассказывала. Рожала она в декабре, кесарево ей делали. Живот разрезали, ребёночка вытащили, всё зашили обратно. Месяц прошёл, а у неё живот болит. Пошла ко врачу, оказалось, ей в живот простынь вшили.
ГАЛЯ. Целую простынь???
ЛЕНА. Сплошь и рядом. (Пауза.) А я третьего, Никитку, рожала. Уже головка пошла. Ору. Никто не подходит. А чо делать? Вот, я сползла и кое-как, одной рукой его держу, чтобы не выпал, другой за стенку. Так за ними и пошла.
ОЛЬГА. Боже мой.
ЛЕНА. Тоже праздники были. А им-то чо. Одним ребёнком меньше, одним больше. Не их же.
ГАЛЯ. Может, с мужем рожать?
ЛЕНА. Да ты чо?! Мужики-то слабонервные! Тоже знаю одну. Решила с мужем рожать. На схватках-то он ещё стоял радом, всё за руку её держал. Она орёт матом, он мечется, не знает, чо делать. А как ребёнок пошёл, он в обморок упал. И врачи от неё к нему перекинулись. Она рожает, а врачи мужа откачивают.
ГАЛЯ. Да, мой, наверно, не сможет. Он крови боится, и я боюсь. И боли боюсь. Рожать бы из руки или из ноги, я бы ещё выдержала.
ОЛЬГА. Мой муж сам хочет со мной рожать.
ЛЕНА. А ему-то уж совсем ни к чему. Молодой он, психика неокрепшая. Всё желание к тебе потеряет после того, что увидит.
НОЧЬ
Ночь. Темнота.
Открыто окно. С улицы из машины доносится музыка.
ЛЕНА. Ритки до сих пор нет?
ГАЛЯ. Не приходила.
ЛЕНА. Вот блудня. Накрасилась, пошла. Беременная, называется.