- Как уши?! Как навешал?! - набросились на него все.
- А так. Желание он исполнит, держи карман шире.
- Ты, Миля, неверующий какой-то, - сказала Киска. - Не веришь ни во что. А надо верить. И надеяться.
- Точно, - поддакнула Лапка. - Я вот верю. Он ангел. Он придет завтра и исполнит любое мое желание.
- Какое желание?! - всколыхнулись дети.
- А так я вам и сказала! - Лапка показала каждому в отдельности грязную дулю.
- Я тоже не верю! - вдруг объявил Патрон, за что Миля тут же протянул ему руку. Они обменялись многозначительным рукопожатием.
- А как же он сюда попал, а потом исчез?! - закричали Хватай и Лапка почти хором.
- Фокус, - со знанием дела объявил Патрон. - Я однажды видел по телевизору одного такого фокусника. Его звали Честерфильд. Так он залез в ящик, а девушку связал и покрывалом накрыл, а потом - бах! - девушка в ящике, а он из-под покрывала - бах! - и выскакивает связанный.
- Ну и враки! - авторитетно заявил Хватай. - Где это ты видел телевизор? У тебя что, дома телевизор был? Это у твоей-то матери и телевизор? Враки!
- Сам ты враки! - обиделся Патрон. - Ты, блин, не знаешь, что говорить
- молчал бы лучше в тряпочку. Не было у меня дома телевизора, да. А ты что, думаешь, что телевизор только дома можно смотреть?
- Я тоже видел! - поддерживает Патрона Миля. - Только его не Честерфильд звали, а Коперфильд. Он такие штуки проделывал, куда там вашему ангелу! Он вашего ангела в задницу заткнет и не подавится!
- Не богохульствуй! - вскричала Зинка. - Ангела - в задницу, прости, господи!
- А ты как думаешь, Философ? - шепотом спросил меня Лавр, самый маленький мальчишка в нашей ночлежке, ему еще и десяти нет. - Я, конечно, еще маленький, но во всяких там дедов Морозов и прочих Снегурочек нисколечки не верю, а вот в ангела... Не знаю. Скажи, Философ.
- Знаешь, - так же шепотом ответил я, - я, если честно признаться, тоже не верю ни в деда Мороза, ни в Снегурочку, ни в ангелов. А исчезнуть и правда можно без всяких ангелов. Называется - иллюзия. Это когда человек не видит то, что есть, и видит то, чего нет.
- Здорово как, - разочарованно шепчет Лавр. - А я было подумал... Значит, все это туфта?
- Не знаю. Слушай, давай не будем думать, что он нас обманул? Ведь есть же вероятность того, что он и правда - ангел. Давай будем считать, что он, все-таки, ангел. Поэтому ты загадай желание. А вдруг исполнится? Только самое-самое желание, хорошо?
- Хорошо, - радостно прошептал Лавр. - Я загадал уже. Если исполнится, я в ангелов поверю.
Я кивнул ему и подмигнул. Я едва не отобрал у мальчишки надежду. Но, с другой стороны, иллюзорные надежды вредны. Вредны? Откуда ты знаешь, что для Лавра вредно, а что нет? И иллюзорная ли это надежда? А вдруг и правда
- ангел? Я прислушался к разговорам в подвале. Никто уже не говорил об ангеле. Женщины укладывались спать и вяло, по инерции, переругивались. Мальчишки опять играли в карты, а девчонки заглядывали из-за спин. Я медленно лег и закрыл глаза. Ангел. Какое же желание загадать? И надо ли его загадывать? Мои мысли поплыли в другую сторону, мне привиделся Бенджамин, взирающий на меня сурово, потом выплыло лицо ангела, он что-то говорил и мягко улыбался. И я незаметно уснул.
Утром я встал с больной головой, чего не случалось с тех приснопамятных времен, когда я впервые оказался в этом подвале. К тому же сильно хотелось есть, что не удивительно, если учесть, что за последнюю неделю я съел чуть больше половины буханки хлеба. Надо идти на промысел, а как не хочется! С другой стороны, мне не надо зарабатывать на выпивку, во фляжке плещется вчерашнее угощение Бенджамина. Мне нужно заработать только на полбуханки хлеба, для этого достаточно собрать шесть бутылок. Что ж, вперед, на промысел!
Мой промысел заключается в бесцельном хождении туда-сюда по злачным местам. Россия, по-моему, самая свободная страна - у нас разрешается пить пиво в общественных местах, то есть на улицах, скверах и в местах отдыха. Поэтому все перечисленные места у нас являются злачными. Место моей постоянной работы - сквер перед кинотеатром "Восток". Когда-то это был современный кинотеатр, в котором показывали широкоформатные фильмы, но получилось так, что широкоформатные фильмы, почему-то, не прижились, а потом грянула перестройка с ее демократией и гласностью, и кинотеатр захирел. Теперь здесь кино уже не показывают. Изредка залетают в нашу непроходимую глушь столичные артисты, в основном проездом на Дальний Восток или обратно, раз в год заезжает худосочный цирк, вот и вся работа бывшего кинотеатра. Каким-то непостижимым образом ему удается держаться на плаву - фойе отдано под зал игровых автоматов, очевидно, за счет аренды кинотеатр и живет. Перед кинотеатром разбит небольшой сквер, прочерченный асфальтовыми дорожками в виде пятерни, здесь стоят тяжелые скамьи, на которых любит тасоваться молодежь. Они, правда, называют это "тусоваться", и это слово, благодаря всеобщей неграмотности, прижилось даже в печати. Впрочем, не знаю, может быть слово "тусоваться" взято из другой области, и к колоде карт не имеет никакого отношения. Был бы у меня под рукой словарь - я посмотрел бы.
Я курсирую по дорожкам, и у меня в мешке уже две бутылки, несмотря на утро. "По утрам даже лошади не пьют", - сказал Савва Морозов в одном из фильмов и эта фраза стала крылатой. Но Савва, а точнее, сценарист, ошибался. Лошади, может быть и не пьют, а вот русские люди - пьют. Точнее - похмеляются. А поскольку похмеляются они преимущественно пивом, то работа мне, и таким как я всегда найдется. Подумав об этом, я как раз приобрел во владение третью бутылку и увидел Бенджамина. Точнее, я увидел вовсе не его, а вальяжного господина в бежевом, очень дорогом пальто, в белоснежном кашне, безукоризненно отутюженных коричневых брюках и рыжеватых кожаных ботинках. Господин шел очень уверенной походкой прямо ко мне и улыбался. Очень трудно было узнать в нем Бенджамина, но я узнал. По бородавке на носу. Постриженный, вымытый, выбритый, даже, как чуть позже выяснилось, надушенный - мыслимое ли дело? - Бенджамин подошел ко мне и лицо его сделалось суровым.
- Ну? - сказал он, заложив руки за спину и покачиваясь с пяток на носки. - Как жизнь? - Он подождал ответа, не дождался и продолжал: - А я вот... Прибарахлился.
Что-то было в нем не то, кроме внешнего вида. Извиняющиеся нотки в голосе, вот что.
- Присядем? - он кивнул не ближайшую скамью, спрятанную в кустах.
Мы сели. Я не знал, что и думать, не то чтобы сказать.
- Ну что? - сурово начал Бенджамин. - Видел ангела?
Я кивнул, не в силах вымолвить ни слова.
- Видел, значит? - Бенджамин с неудовольствием пожевал губами, принялся разглядывать свою руку, обтянутую тонкой лайковой перчаткой песочного цвета. - И что скажешь? - он бережно стянул перчатку и я увидел тщательно ухоженные ногти и белые руки, отмытые от въевшейся в них грязи. - Что молчишь? Язык проглотил, не иначе, - он удовлетворенно покосился на меня. - Желание загадал?
Я кивнул, потом спохватился, замотал головой.
- Не загадал, - Бенджамин покивал с удрученным видом. - Я так и думал.
- Он вдруг повернулся ко мне всем телом, взял меня за воротник, приблизил лицо и зашептал угрожающе: - Загадай! Загадай, я тебе говорю, философ несчастный, иначе век будешь сидеть в своем вонючем подвале среди шизофреников! Загадай! - при этом он крутил в пальцах мой воротник.
Я скосил глаза на его руку и выдавил из себя:
- Испачкаешься же!
Он отпустил меня, брезгливо посмотрел на пальцы, достал из кармана белоснежный платочек, вытер руку и швырнул платок в чугунную урну, стоящую рядом со скамьей.
- Ну так что? - он посмотрел на меня изподлобья, хмуро и неприязненно.