В просвете между соснами что-то знакомо и тревожно белело.
Затаив дыхание, всмотрелся. Телеграфные столбы! Он вышел к телеграфной линии! Отсюда рукой подать к большим свободным дорогам. К тем ручьям, что впадают в реку настоящей жизни. Скорей!
И в это мгновение сзади него глухо, невыразительно, будто глубоко под водой, лопнули выстрелы.
Повернулся в сторону, откуда могла прийти погоня, и вдруг что-то резко толкнуло в переносицу, болью отозвалось в голове, в глазах полыхнуло пламя невиданного радужного костра. Он упал лицом вниз, успев подумать:
“Неужто достали?”
Телеграфные провода раскачивались над ним и гудели, неся во все концы страны срочное сообщение:
“…бежал опасный преступник. Рост около 190 см., сутулый, походка небрежная, привык на ходу и сидя раскачиваться. Брюнет, волосы черные, брови широкие, глаза маленькие, голубые. Выглядит старше своих лет…”
1
В тот промозглый декабрьский вечер настроение у Виктора Ярцева было плохим. Вызрело оно не сразу. После смены, смывая особым жидким мылом въедливые следы сажи и грязи, Виктор услышал знакомую тоскливую нотку в душевном состоянии. Как будто тоненькая иголочка чуть-чуть коснулась его сердца. В кабине стоял неповторимый запах горелой резины, доносившийся снизу, сквозь щели бетонного пола, из цеха вулканизации; у ног ласково пузырилось подобие морской пены. Как-то вдруг Виктор вновь осознал, что ему скучно и с завода пора уходить.
Он уже не раз подумывал сменить работу. Намекал родителям. И каждый раз встречал жесткое сопротивление. Мысль о новой попытке нагнала на Виктора уныние. Родители, конечно, начнут морализовать. Главное, не объяснить толком. В чем причина? Причины нет. Надоело, чего-то другого хочется. Другой работы, иной жизни.
В проходной взгляд юноши задержался на зеленых петлицах вахтера со сморщенным старушечьим лицом. Петлицы были как петлицы, но Виктору они показались вызывающе уродливыми. “Зеленое на черном, просто отвратительно!” — решил он. И даже замедлил шаг, всматриваясь. Сзади немедленно подтолкнули:
— Заснул?
Выйдя, обернулся и долго смотрел на длинное здание завода. Шеренги окон светились ровным желтоватым светом. И тогда он определил про себя твердо, окончательно: уйду.
От четкости решения стало как-то зябко и неуютно. Все последующие мысли Виктора строились уже на этом болезненном фоне. Ничего вроде особенного он не думал, а мрачнел с каждой минутой.
Ссадинка на душе. Будто содрана в каком-то месте кожица и кровоточит. Кожа с души? Ерунда-то какая. Книжно думаешь, парень, литературно.
Виктор недовольно повертел перед собой крепкими пальцами с желтыми от табака ногтями. Задумался, покачал головой.
А пожалуй, иначе не скажешь. Именно саднит и даже чуть жжет душу. Глупо. Из-за чего? Казалось бы, и мыслишка невзрачная, а на тебе, какая перемена душевного климата.
На проспекте шалил порывистый западный ветер. Жалобно тенькали промороженные деревья, сгибались вопросительными знаками люди, лихо неслись узкие желтые облака и высоко стыло черное небо с дрожащими звездами.
Неуютная, неустроенная обстановка усиливала внутренний разлад Виктора. Он давно сделал для себя тонкое, как ему казалось, наблюдение: мир вокруг зависел от настроения: хорошо на душе — отличная погода, скверно — природа хмурилась и злилась.
Мчались машины, разбрасывая мокрый снег. В воздух взлетали комья, похожие на вымоченные в чае куски рафинада. Ветер упал на Виктора, рванул его, и тот, согнувшись, как и другие, — ноги и голова вперед, — торопливо заскользил к метро. Боковым зрением юноша еще раз пробежался по светящимся окнам завода.
В памяти проявилось лицо начальника цеха Бородатова Вениамина Максимовича. За долгие годы работы на шинном заводе кожа начальника впитала немалую толику сажи и загрубела.
Когда Вениамин Максимович гневался, лицо его наливалось кровью, и он выразительно багровел. В гневе Бородатое был криклив. По всему, Виктору никак не избежать неприятнейшего разговора с Вениамином Максимовичем. “Конечно, — рассуждал юноша, — можно на все его поучения махнуть рукой, но ведь Бородатое приятель отца”…
От этой мысли настроение у Виктора еще ухудшилось.
А ветер на проспекте стал злее, неистовее. За спиной Виктора выросла плотная, холодная стена, на которую можно было уверенно опереться. Расклешенные внизу брюки обвивались вокруг ног и оглушительно, стартовыми пистолетами хлопали в воздухе. Длинные мокрые волосы били по щекам, лезли в глаза.