— Локи?
Тишина. Эта блядская, долбанная, ненавистная тишина. Я не-пе-ре-но-шу-её!!!
Ресницы намокли, не издаю ни звука. Больше не могу, нужно вдохнуть или я умру, просто исчезну, испарюсь. Пусть будет так.
… Но разжимаю челюсти, хватаю ненужный, необязательный глоток кислорода, что врывается в горло, проталкивается в глотку, оставляет жить. Не хочу. Зачем?
Тяжесть капель срывается с лица и скользит в темноте. Мне нихера не стыдно! Ведь ему наплевать!
Трясусь в глухой истерике. Сжимаю зубы.
Сууууука!!!
Твердые пальцы перехватывают под ребра, обручем опоясывают плечи, тянут на себя. Утыкаюсь во что-то. Мягкое. Теплое…
Вжимаюсь лицом. Реву навзрыд. Тепло…
Мне так одиноко. Никогда еще ревущее одиночество не накидывалось так остро, остервенело, отрывая ленты от потрепанной души. Я наглухо заколачивал его внутри, не думал и не размышлял. Моя жизнь была точно такая же, как и у всех, к чему нытье и страх? Живи, терпи…
Чья-то теплая рука гладит спину. Движение неторопливо и осторожно. Успокаивает, прячет от тоски, едва унимает тянущие отчаянием жилы, и все же… легче. Самую малость, совсем слегка. Но легче.
Страшно… страшно остаться одному. Впиваюсь руками в ткань, натягиваю до предела и замираю. Сейчас оттолкнут, и я снова останусь с собой наедине. Плечи дрожат, жмурюсь так, что сводят мышцы лица.
Ладонь на спине замирает.
Вздох. Немного теплого воздуха касается затылка.
И мне не так холодно там… внутри.
Еще…
Меня слышно?
Рука снова проходит по спине, очерчивая выступ острого позвоночника, падая в углубление и проводя с едва заметным нажимом вдоль.
Судорожно дышу, боюсь спугнуть хлипкое ощущение близости. Оно мне так знакомо, оно так желанно. Совсем чуть-чуть, и я почувствую то самое… когда он был рядом… когда он был так рядом…
Хрипло выдыхаю.
Почти верю.
Как тогда.
— Локи.
Незнакомое тело напрягается, и рука снова замирает. Меня быстро откидывает на спину. Удариться я не успеваю, сильные руки надежно удерживают меня под спину, топят затылок в глубокой ладони.
Не понимаю.
Резкий рывок за пояс штанов, еще один. Молния издает слабый протест…
Сознание будто разбивает толщу льда, снова слышу… и понимаю.
Требовательные руки распоряжаются моим телом. Я без рубашки, и с меня играючи стаскивают штаны. Тяжелая ткань летит в сторону и опадает бесполезным мешком. В абсолютной темноте звенит мой страх.
— Нет!
Дергаюсь, хочу уползти и делаю рывок в сторону, впиваясь ногтями в гладкую, стесанную поверхность. Но мне не дают сделать второго движения. Сильные руки стискивают голые бедра и тянут вниз.
Я на животе.
— Нет, пожалуйста, — сипло, еле слышно.
Сверху наваливаются всей тяжестью, давят, лишают движения.
Борюсь, пытаюсь выбраться, свожу кожу на локтях, но боли нет… ничего нет, кроме страха отдать остатки себя кому-то. От меня и так почти ничего не осталось! Ужас исчезнуть гонит, дает сил. Пытаюсь извернуться, но ничего не выходит, он сильнее…
Все, как тогда… и я осознаю, что не уйду, не вывернусь, как и… с ним.
В шею впиваются жадные горячие губы, скользят, задевают зубами. Варварски, беспощадно давят к холодному камню.
— Не надо, — задыхаюсь, не могу сделать глубокий вдох, не могу пошевелиться, не могу… я ничего не-мо-гу…
Горячий, мокрый язык проходит между лопатками, словно пробует добычу, зарывается в затылке, шумно втягивает воздух, отчего волосы на голове шевелятся от сосущего под ложечкой ужаса. Руки… мозолистые… уверенные… не спрашивающие дозволения, оглаживают бока, щупают, словно проверяя.
Зло дергаюсь.
— Мразь!
Тело на мне замирает, дыхание приближается к самому уху, и этот урод фыркает… и кусает… до боли, резко сжимает твердыми зубами нежную мочку.
Сдерживаю крик.
Меня снова переворачивают, дергают за руки вверх, и я в тот же миг понимаю, что запястья стягивает ремнем, жестко закидывая за голову. Врезаюсь каждым позвонком в чуть теплый от собственного тела камень. Гляжу в пустоту перед собой, сердце, как сумасшедшее, срывается в галоп.
Мои ноги подхватывают и заводят вверх за руками.
— Оставь меня, урод!