«Подожди!» — донесся до меня, его зов, потом, судя по звукам шагов, он побежал за мной.
«Мы встретимся через несколько минут, — крикнул я в ответ. — Ступай в комнату Компа. Там Дженкинс и Винкель».
Бег продолжался, и я решил — да ну его к черту. Я уже сообщил ему, куда направляюсь, и не собирался стоять там и оправдываться.
Он догнал меня у самого входа в комнату. Впрочем, что бы он там ни хотел сказать, было забыто, как только мы вместе повернулись, и были ослеплены вспышкой, света. Он схватил меня за руку, и мы на мгновение застыли на месте.
«Что происходит?» поинтересовался, он, вглядываясь в наши лица. «Ничего, — сказал я, надевая светло-серую куртку, — уже». Я сунул в свой левый боковой карман еще пригоршню патронов и две газовые гранаты, В правом поместились три маленькие осколочные бомбы.
Мы вошли в Комп, и я пошел подготавливать оборудование туннеля для отправки меня в Крыло 5. Однако, прежде чем я успел подключить схему, подошел Винкель и встал передо мной, уперев руки в бока. «Ладно, — сказал он. — В чем дело? Почему не было слияния?» «Потому что, — сказал я, — этот процесс радикально бы изменил вас, а вы нужны мне такими, какие вы есть, пока я не решу, что буду делать со своим собственным состоянием».
«С каким состоянием? Что это значит?»
Я вздохнул, закурил сигарету, обошел его справа и прислонился к пульту управления, лицом к ним:
«Я вытащил булавки, шестую и седьмую», — сказал я.
«Ты что?»
«Ты меня слышал».
Наступила тишина. Я ожидал, что град вопросов посыплется на меня, но они просто смотрели на меня во все глаза.
«Это необходимо было сделать, — сказал я. — Нас убивают направо и налево, без всякой видимой причины, и остановить это невозможно. Обратившись к накопленному поколениями опыту, я надеялся отыскать что-нибудь — информацию, оружие, Мне тоже было страшно».
Винкель опустил глаза и кивнул.
«Я бы сделал то же самое», — сказал он.
«Тот же, кем был и раньше», — сказал я, чувствуя, что лгу, и еще чувствуя, что им необходимо вновь обрести уверенность в том, что все не рушится прямо на глазах, как карточный домик. Разница только в том, что теперь у меня есть доступ ко всем воспоминаниям старого Лэнджа и Винтона, а еще Джордана, то есть к тем из них, которыми Винтон решил не жертвовать.
Но, я думаю, он заметил что-то и продолжал настаивать.
«Из них всех, кем ты себя больше всего ощущаешь?» — спросил он. «Самим собой! Черт возьми!» — взорвался я.
В тот момент я чуть было не решил провести слияние, чтобы устранить все поводы для споров и объяснений. Но меня остановила уверенность в том, что это может оказаться неблагоразумным, ибо мне самому, в конечном итоге, возможно пришлось бы претерпеть какие-было изменения собственной личности. Кроме того, я полагал, судя по выражению лица Винкеля, что на этот раз он, быть может, готов воспротивиться слиянию.
«Определенное влияние было, конечно, — сказал я. — Этого нельзя было избежать. К счастью, оно пошло на пользу в данной ситуации. Впрочем, я, по существу, остался самим собой».
Не похоже, что его удалось убедить, но дальнейшие заверения могли бы, пожалуй, сделать мое заявление еще более сомнительным, поэтому я решил на этом остановиться и перейти к главному.
«Случилось так, что несколько поколений назад о нашем существовании узнал некто, — начал я. — Остается загадкой, как это ему удалось. Но в то время он наглядно показал, что ему известны личности всех членов семьи. Он сделал это в манере, весьма напоминающей ту, что довела нас до той ситуации, в каком мы сейчас находимся. Он попытался прикончить нас всех. Понятно, что успеха ему добиться не удалось, вероятно потому, что в нас еще силен был порыв незамедлительно отвечать ударом на удар. Однако мы не смогли добиться его уничтожения, выздоровления или хотя бы установить его личность. Но троих из нас ему убить удалось, прежде чем мы повысили бдительность и укрепили свои различные системы защиты до такой степени, что еще несколько попыток с его стороны были сорваны, и уже он превратился в преследуемого, В двух случаях мы едва его не поймали, но ему удалось скрыться. Потом он исчез. Нападения прекратились. Шли годы и ничего».
«Хотя мы не забывали о происшедшем, — продолжал я, — отсутствие угрозы способствовало постепенному возвращению определенного чувства безопасности. Может, он умер, думали мы. Или отказался от своей вендетты по причинам столь же непостижимым, как и те, что побудили его начать войну. Куда бы он ни исчез, он, по всей видимости, оставил при себе свою осведомленность в наших делах, ибо никаких намеков на то, что о нашем существовании известно, никогда и ниоткуда не поступало».