«Главным образом, — сказала она, когда мы шли по становящемуся все. светлее пути к переходнику, — вы хотите удержать людей в Доме, не так ли?»
«Ну, — сказал я, — в общем и целом, это так. Мне это представляется удачной мыслью».
«Почему?»
«Это наилучший известный мне способ научить людей действительно жить вместе».
«Принуждая их к этому?»
«Конечно. При отсутствии альтернативы совместному проживанию, когда отрицательная энергия агрессивности перенаправлена в другое русло, на смену соперничеству приходит сотрудничество. Впрочем, чтобы добиться такого положения дел, необходима определенная степень принуждения».
«И что тогда?»
«О чем вы спрашиваете?»
«Жизнь в Доме сильно изменила людей?»
«Думаю, они изменились».
«Они и дальше будут изменяться?»
«Полагаю, что так».
«Когда эти изменения достигнут какого-то идеального уровня, им будет разрешено выйти наружу?»
«Конечно».
«Почему «конечно»? Почему не прямо сейчас? Почему вы хотите держать их в заключении, пока они не переменятся?»
«Они не в заключении. Они могут приходить и уходить по своему усмотрению».
«В Доме!»
«В Доме».
«Почему не за его пределами?»
У меня разболелась голова, и все мои прочие горести и мучения внезапно напомнили о себе. Мне не хотелось ей отвечать.
«Хочешь, отвечу я?»
«Почему бы и нет? — решил я. — Валяй, Джордан. Говори все, что тебе угодно».
«Уступи мне свое горло, свой рот, свое дыхание. Расслабься».
Я так и сделал, и через мгновение он заговорил.
«Отпустить их на волю? — сказал он. — Усугубить, подчеркнуть различия между ними, способствовать соперничеству, агрессии, насилию в отношениях между ними? Однажды им таким образом почти удалось погубить себя. В следующий раз, при аналогичных обстоятельствах, у них это может получиться. Чтобы не допустить этого, необходимо изменить самого человека. Он еще не такой, каким ему предстоит стать, но он уже лучше, чем был. Когда здесь, в Доме, он научится жить в мире с самим собой, вот тогда он будет готов покинуть его».
«Но останется ли он человеком?»
«Кем бы он ни стал, он останется человеком, потому что тогда критерием человеческого будет он сам».
«Что дает вам право выносить подобные приговоры?»
«Но кто-то должен. Любой, кто захочет, имеет на это право».
«Мистер Блэк, например! И он был не согласен с вами. И вы убили его, чтобы обезопасить Дом и во имя своих миролюбивых, гуманистических идеалов».
«Я буду существовать лишь до тех пор, пока я буду нужен для поддержания спокойствия и порядка, потом я тоже уйду».
«Кто будет решать, что вам уже пора уходить?»
«Я».
Она рассмеялась. «Мы можем на это рассчитывать?» — спросила она.
«Не вижу причины, почему бы и нет. Я уже неоднократно это проделывал раньше».
Она покачала головой, потом повернулась, чтобы посмотреть на меня. Она попыталась остановиться, но я по-прежнему придерживал ее за руку, направляй в сторону переходника.
«У меня такое чувство, словно мы с вами говорим на разных языках, — сказала она. — То вы рассуждаете вполне здраво, то вдруг вас куда-то заносит. Вы кто, единое целое, или имя вам — Легион?»
Я собрал всю свою волю в кулак, и «скройся за мою спину, Джордан», сказал я в себе самом.
«Ладно, я ухожу», — и он ушел.
«Я — это я», — было сказано уже мной.
«Могу ли я называть вас Энджелом?»
«Почему бы и нет? Это имя не хуже любого другого. Расскажите мне, зачем Блэк хотел выгнать людей из Дома?»
«Он полагал, что Дом уродует людей, превращает их в овощи, и что когда в конце концов они выберутся из него, то окажутся не в состоянии выжить».
«В таком случае, наши разногласия слишком фундаментальны для спора, так как он сводился бы лишь к субъективным оценкам происходящего. Что он вам говорил обо мне?»
«Он говорил о существовании многоликого врага рода человеческого, разделяющего только что высказанные вами убеждения».
«А он вам не рассказывал, каким образом ему стало известно о том, что дело обстоит именно так?»
«Нет».
«Что он говорил вам относительно своего собственного… происхождения?»
«Совсем ничего».
«Вы лжете».
Она пожала плечами.