Но если его поймают здесь, на Бланчене, во время…
Он тихо хмыкнул.
…Птичка могла бы клюнуть еще раз, располовинив другого червячка.
По хроно оставалось еще минут пятнадцать.
— Где ты, Шинд?
— Над тобой, охраняю.
— ЭТО, Шинд, должно получиться.
— Если судить по твоим описаниям, получится.
Над ними, курсом на восток, промелькнуло три транспортных корабля. Малакар долго смотрел им вслед.
— Ты устал, Командор, — сказал Шинд, вспомнив о субординации.
— Нервная усталость, только и всего, Лейтенант. Как сам?
— Немного устал. Моя главная забота, конечно, о брате…
— Он в безопасности.
— Знаю. Но он не, вспомнит наших увещеваний. Сначала ему станет одиноко, потом — страшно.
— С ним ничего не случится, и скоро мы будем вместе.
Ответа не последовало. Малакар вдохнул аэрозоль и стал ждать.
В полудреме (как долго?) он услышал:
— Вот! Вот он!..
Улыбнувшись, он потянулся и посмотрел вверх, зная, что еще несколько мгновений не увидит того, что заметили глаза Шинда.
Корабль упал, словно паук, и висел, как фестивальный воздушный шар, пока Шинд залезал внутрь. Потом он спустился ниже и протянул Малакару посадочный стержень. Малакар ухватился за него и был тут же втянут в брюхо «Персея». По пути он заметил маску Медузы с улыбкой Моны Лизы, которую нарисовал сам. Ему нужна змея, но придется пока довольствоваться червячками.
Малакар сплюнул в люк как раз перед тем, как тот закрылся, и попал на стену здания под ним.
По дороге в Италбар Гейдель фон Хаймак наблюдал, как умирают его спутники. Их было девять — все добровольцы, — кто решил сопровождать его сквозь дождевые леса Клича к городу в горах Италбару, где в нем нуждались; к Италбару, что за тысячу миль от космопорта. Чтобы добраться туда, Гейдель нанял сначала воздушное такси. Такси сломалось, он вынужден был приземлиться и поведать свою историю колонистам на берегу реки Барт, которые наткнулись на него, кочуя на запад. Теперь только пятеро осталось из тех девяти, кто, не слушая его возражений, отправились с Гейделем. Один из этих пяти уже начал потеть, другой — покашливать.
Гейдель огладил рукой песочного цвета бороду и снова принялся продирать свои черные ботинки сквозь густую поросль, скрывавшую то, что должно было быть тропой. Он вспотел, рубашка прилипла к спине. Он прекрасно помнил, что предупреждал спутников об опасности совместного путешествия.
Они слышали о нем, слышали, что он — святой и цель его жизни — помощь страждущим.
— Последнее верно, — сказал он им, — но не думайте, что, отправившись со мной, наберете лишние очки в счет небесного благословения.
Они рассмеялись и сказали, что дело не в этом, что они будут охранять его от диких зверей и показывать дорогу.
— Ерунда! Укажите мне нужное направление, и я обязательно попаду, куда надо, — сказал он им тогда. — Мое общество сулит вам множество опасностей.
Но они рассмеялись снова и не показали ему дороги до тех пор, пока он не согласился взять их с собой.
— Нельзя быть со мной слишком долго — это верная смерть! — протестовал он.
Они были непреклонны. Он вздохнул.
— Ну что ж, тогда покажите мне такое место, где я смогу побыть сутки в одиночестве. Драгоценное время будет потеряно, но я должен постараться защитить вас, если уж вы не можете по-другому.
Они выполнили его просьбу, а потом танцевали друг с другом и радовались, что примут участие в таком великом приключении. Гейдель фон Хаймак, зеленоглазый святой со звезд, молится о них и об успехе путешествия!
Два или три дня пути пешком, сказали они ему, и Гейдель решил вызвать искусственное очищение тела. В Италбаре умирала девочка, и он стал измерять минуты ее дыханием.
Голубая Леди велела ему подождать, но он думал об этом дыхании и о сокращениях больного сердца, которое было когда-то маленьким. Он выступил в путь через пятнадцать часов, и это оказалось ошибкой.
У двух его компаньонов началась лихорадка, но усталость и изнуряющая жара джунглей замаскировали ее. Они испустили дух в полдень второго дня, и Гейдель не смог определить, от какой из многочисленных болезней они скончались. Откровенно говоря, он не очень-то и старался. Если человек умирал, вопрос «от чего?» приобретал академический оттенок. Вдобавок ко всему спешка его была так велика, что он не простил своим спутникам даже времени, затраченного на церемонию похорон. Недовольство его удвоилось следующим утром, когда двое из оставшихся семи не проснулись, и ему еще раз пришлось наблюдать те же ритуалы. Помогая рыть могилы, он проклинал их на незнакомых языках.