Дымок превратился в огромное облако, и зеркало, установленное под нижним углом, показало Малакару оранжевое пламя.
Оно сверкало.
Его экраны поглотили сверканье.
Оно горело, оно излучало радиацию.
Экраны поглотили и это тоже.
Были времена, когда он обращал внимание на такие мелочи.
Он посмотрел вверх и увидел мертвую луну в первой четверти.
Малакар ждал три секунды, десять.
Появился корабль, и он вздохнул.
— Моему брату плохо, — сказал Шинд. — Ты дашь ему еще лекарства?
— Да.
— А вот этого надо было ожидать. Берегись.
Перед тем как уйти в лабораторию, Малакар еще раз посмотрел на го, что было когда-то сердцем Нью-Йорка. Ненасытные серебристые лианы с длинными, жесткими листьями обмотали нижние этажи убитых зданий. Дым исчернил их, иссушил. Но они продолжали расти. Малакар видел, как они растут. Человек уже не мог жить в этих кирпичных каньонах.
Без всякой причины Малакар нажал кнопку, и ядерная ракета малой мощности распылила. здание на несколько миль от его башни.
— Я дам твоему брату каранин. Он подстегнет дыхание.
— Но не только, он сделает еще много хорошего.
— Да.
— Значит, нужно его дать.
— Сходи и принеси его в лабораторию.
— Сейчас.
Малакар еще раз оглядел свое королевство и пятна океана, видимые сквозь дым, потом спустился с верхней палубы. Единственный обитатель планеты, он не ощущал к ней ни родительской привязанности, ни сыновней почтительности, ни отвращения.
Шахта вынесла его на нижний уровень цитадели. В коридоре он для проверки пересек три луча сигнальных систем. Войдя в лабораторию, он увидел, что Тув, брат Шинда, уже ждет его.
Малакар достал лекарство из распределителя в стене и впрыснул его в тело малыша.
Подождал минут десять.
— Как он?
— Жалуется на болезненность укола, но ему лучше.
— Хорошо. Теперь отвлекись и расскажи мне, зачем пожаловал Морвин.
— Он твой друг. И мой тоже. С давних пор.
— Так почему ты говорил: «берегись»?
— То, что он несет с собой, может оказаться опасным для тебя.
— Что именно?
— Скорее всего, информация.
— Новости, которые могут убить меня? У радикалов с ОЛ с их ракетами ничего не получилось… Так что там у Морвина?
— Не знаю. Я говорю как представитель расы, способной изредка улавливать фрагменты будущего. Иногда я ЗНАЮ. Мне это снится. Но я не понимаю, как это происходит.
— Ладно… Опиши состояние брата.
— Дыхание немного затруднено, но сердце работает свободнее. Мы благодарим тебя.
— Значит, снова получилось. Хорошо.
— Нехорошо. Я вижу, что жизнь его подойдет к концу через два запятая восемь земных года.
— Что от меня требуется?
— Со временем — более сильные лекарства. Ты добр, но нужно будет стать еще добрее. Возможно, специалист…
— Мы можем позволить себе это. Мы раздобудем ему лучшего специалиста. Расскажи, что еще плохо.
— Скоро начнут разрушаться стенки кровеносных сосудов. Это в полной мере проявится примерно через шестнадцать земных месяцев. Потом ухудшение пойдет быстрее. Не знаю, что я буду тогда делать.
— Тогда все будет зависеть от моей заботы, и я обещаю, что не стану медлить. Поговори с ним и успокой.
— Именно этим я сейчас и занимаюсь.
— Включи меня.
— Момент…
…и в мозг недоразвитого ребенка, но более чем недоразвитого. Захваченный потоками, втянутый внутрь, Малакар видел и ощущал…
…все, что когда-то видели эти глаза, осталось; и уж Малакар позаботился о том, чтобы видели они как можно больше.
Такой бесценный инструмент не выбрасывают только потому, что счет от доктора оказался слишком велик.
Малакар обозрел этот погруженный во мрак мозг, двинулся сквозь него. Шинд поддерживал связь. Карты неба и планет, миллионы страниц, лиц, сцен, диаграмм. Пусть идиот ничего не понимает, но в мозгу его все, что видели эти желтые глаза, нашло свое место. Малакар двигался осторожно.
Нет уж, никогда не откажется он от этого идеального склада в мохнатой голове.
Внезапно вокруг него зазвенели чувства. Малакар оказался вблизи центра боли и страха смерти — не вполне представляемой, и потому более ужасной — кипящего, кошмарного места, где полусформировавшиеся образы ползали, извивались, горели, кровоточили, замерзали, растягивались и рвались. Что-то внутри его самого отразило эти чувства. Это был первобытный ужас создания божьего, противостоящего пустоте, пытающегося заселить эту пустоту ужаснейшими порождениями замутненного сознания. Чаще всего это удавалось с блеском…