Когда утро осветило нависшие над Манхэттеном туманы, он все еще читал. На листке бумаги, кроме медицинских терминов, вызвавших его персональный интерес, было написано всего две фразы: «Дейбианская лихорадка» и «Непонятная заинтересованность в деле X».
Тут Малакар подумал, не пора ли отдохнуть; решил, что не пора, встряхнул себя стимулятором.
У Морвина может быть еще кое-что из того, что мне нужно, решил он.
Похоже, сидя за столом, Морвин говорил:
— …трудную вы задали мне задачу, сэр. Мне уже приходилось делать вещи, граничащие с кошмаром, но никогда с таким мощным эмоциональным зарядом. Я страшно устал, но совсем не хотел терять сознание вот так, прямо на кушетке.
— Прости. Я не подумал, что это произведет на тебя столь сильное впечатление.
Морвин улыбнулся и отхлебнул кофе.
— Я рад, что вам понравилось.
— И ты все так же уверен, что не возьмешь денег?
— Нет, спасибо… Можно мне еще раз подняться наверх, посмотреть на вулкан?
— Конечно, и я с тобой. Доедай, и пойдем.
Они поднялись на верхний уровень и смотрели оттуда вниз, вверх и вокруг. Солнце превратило некоторые части ландшафта в золотистое конфетти. Линия горизонта напоминала покосившийся забор. В черном кратере булькали оранжевые огоньки. Комья лавы взлетали в небо. Время от времени по земле пробегала дрожь. Когда ветер менял направление или усиливался, дымовой занавес раздвигался, и можно было рассмотреть бьющиеся о подножие конуса, искаженное горячими газовыми линзами, черные волны Атлантики. У самой земли листья толстых, с человека обхватом, лиан, звенели свежестью, наверху они были чернее ночи.
— …трудно поверить, что вся Земля такая, — говорил Морвин, — и что это происходит на наших глазах.
— Спроси об этом ОЛ — это их рук дело.
— …и никто никогда не поселится на родной планете…
— Я живу здесь — как напоминание о преступлении и предостережение.
— …во Вселенной множество миров, похожих на нашу прежнюю землю. На них живут миллиарды ни в чем не повинных людей.
— Когда ставишь себе целью покарать преступников, стараешься не замечать невиновных. Таков путь мщения.
— Если не мстить, через несколько поколений не будет преступников, не будет и невиновных. По крайней мере, новое поколение ни в чем не будет виновато… а планеты сохранятся зелеными.
— Такой взгляд на вещи чересчур отдает философией для меня — человека, много видевшего в жизни.
— Я пережил то же самое, сэр.
— Да, но…
Малакар прикусил язык.
Они смотрели вниз, потом:
— Этот специалист по болячкам, доктор Пелс, останавливался в последнее время на Хонси?
— Да. К вам он тоже залетал?
— Давно… Что он у вас искал?
«Дейбианская лихорадка», вспомнил Малакар, «впервые была отмечена не на Дейбе, а на других планетах. Она безусловно смертельна, за одним исключением. Я имею в виду, конечно, случай X. До сих пор неизвестно, каким образом передается.
Если этот человек и есть Х, может он быть невольным разносчиком инфекции? Узнать настоящее имя человека, данные о котором затребовал Пелс, не составит никакого труда».
Вспышки дейбианской лихорадки всегда сопровождались полудюжиной других не менее экзотических болезней. Одновременность их казалась совершенно необъяснимой. Но этот X болел неисчислимым множеством болезней и всегда выздоравливал, по, крайней мере, его признавали здоровым. Возможно ли, что некая особенность, присущая только X, заставляет все перенесенные им болезни давать рецидив одновременно?
Мысль о возможности применения этого феномена в военных целях сверкнула в мозгу Малакара подобно оранжевой вспышке в кратере вулкана.
Каждая планета готова к бактериологической войне, готова даже к одновременному применению нескольким видов бактерий. Его же удар будет нанесен молниеносно, а последствия его всегда можно будет объяснить известными, хотя и недостаточно изученными естественными причинами. Если это возможно и X является ключом, контролирующим этот процесс — или даже САМИМ ПРОЦЕССОМ, — я слышу звон похоронного колокола. Вред, причиненный ОЛ, превзойдет мои самые смелые ожидания. Останется только определить, тот ли самый X этот Хайнек, и, если это так, найти его.
Несколько часов смотрели Морвин и Малакар на огни и кипящую лаву, на меняющиеся с каждой минутой море и небо. Потом Морвин откланялся: