«Все закончено?»
«Не печальтесь. Я снова обращусь в фонд трудовых резервов, и, может быть, мне больше понравится следующая работа, которую мне найдут».
«Сколько их было у вас?»
«Не помню. По-моему, дюжины две».
Я пригляделся к ней повнимательнее. Она только выглядела так, словно ей было меньше двадцати лет.
«Звучит паршиво, не так ли? — спросила она. — Ни на что я толком не гожусь. К тому же со мной вечно что-то случается».
«Вероятно, ваши склонности были неверно определены». — сказал я. Может быть, вам следует заниматься каким-нибудь совсем иным видом деятельности».
«Ох, что они только для меня ни придумывали. Теперь, когда я опять появляюсь, они просто покачивают головами»…
Она усмехнулась: «А чем занимаетесь вы?»
«Я музыкант».
«Как раз этого я никогда не пробовала. Может, когда-нибудь попытаюсь. Как вас зовут?»
«Энджел. Марк Энджел. А вас?»
«Гленда. Гленда Глинн. Ничего, если я спрошу вас, зачем вы в темноте разгуливали по Конторе?»
«Просто захотелось пройтись», — сказал я.
«У вас какие-то неприятности?»
Мне показалось странным, что она заявила это без тени сомнения.
«С чего это вы взяли?» — спросил я.
«Не знаю, у меня просто такое ощущение. Я права?»
«Значит, будут, — заявила она. — Очень скоро, я бы сказала».
Я почувствовал некоторое раздражение той уверенностью, с которой она вынесла свой приговор. Так как я уже намеревался уйти, а ее я, конечно, больше никогда не увижу, это не должно было иметь значения. Однако почему-то имело.
«Просто ради любопытства, — сказал я, — не могли бы вы сообщить мне, откуда вы можете это знать?».
«Моя мать говорила мне, что это потому, что я валлийка».
«Бред!»
«Ага. Но могу поспорить, что вы подумывали отправиться в Подвал, после того как уйдете отсюда. Не стоило бы вам, знаете».
Она, должно быть, поняла, что я изумлен, по моему лицу и улыбнулась. По крайней мере, я надеюсь, она прочитала это только по моему лицу. Я действительно думал проскочить через Подвал, чтобы избавиться от преследования. Она вынудила меня почувствовать неуверенность в этом решении. Кроме того, она сделала это мое решение окончательным.
Я хмыкнул.
«Глупо. Откуда вам знать…».
«Я вам говорила».
«Благодарю вас за помощь, — сказал я, поднимаясь на ноги, — я ухожу». Я почувствовал, что лекарство начинает действовать, и это было самым моим приятным ощущением за долгое время. «Надеюсь, ваша следующая работа будет получше».
Она выдвинула верхний ящик стола, сгребла туда все бумаги и захлопнула его. В этом движении я уловил поразительное хитросплетение личного и служебного. Потом она сняла со спинки стула черный жилет без рукавов, надела его и погасила настольную лампу.
«Я иду с вами», — сказала она.
«Прошу прощения?»
«Быть может, я смогу помочь, теперь я чувствую за вас какую-то ответственность».
«Глупости! Никуда вы со мной не пойдете!»
«Почему бы и нет?»
Я прикусил губу. Вряд ли я мог признать, что это может оказаться опасным, когда я только что настаивал на своем беспечальном положении.
«Ценю вашу заботу, — сказал я, — но со мной уже все в порядке. Действительно. Для вас нет никакой необходимости отвлекаться от собственных дел…»
«Никаких проблем», — сказала она, беря меня за руку и разворачивая назад в сторону дорожки.
Только тут я заметил, что она всего лишь на несколько дюймов ниже меня ростом, немного поменьше шести футов, и очень сильная, несмотря на определенную гибкость и стройность фигуры.
Подавив в себе несколько преждевременных реакций, я рассмотрел положение. Возможно, что она спасла мою жизнь просто самим своим присутствием в том месте и в тот момент. Если мой преследователь намеревался довести меня до панического состояния, то в этом он добился выдающегося успеха. Если он собирался нанести решающий удар, когда я соскользнул за грань разумного бытия, то тогда, вероятно, именно, присутствие Гленды остановило его, и если дело в этом, что вполне может быть, я окажусь в большей безопасности, побудь она со мной некоторое время. Я не хотел подвергать ее риску, и все же я не мог просто так, экспромтом, найти пока какой-нибудь простой способ избавиться от ее присутствия. Я оставлю ее при себе, пока осуществляю несколько маневров, необходимых, чтобы сбить с толку погоню, потом оставлю ее при первой возможности и понесусь к Крылу, Которого Нет. Да, это представлялось наилучшим вариантом для всех заинтересованных сторон.
Меня, тревожило, что мой противник, кажется, знает меня слишком хорошо. Он не просто умудрялся с легкостью выслеживать меня, но, казалось, он точно знает, какое именно давление и когда надо на меня оказать, чтобы сломать так. быстро, как ему хотелось. Я начинал задумываться, что могло бы остановить его? Что-то чрезвычайное, скорее всего. Ну, это можно устроить…
Они, кажется, приближаются.
«Чем скорее мы заманим их в пределы досягаемости, гем лучше», — проговорил я внутри самого себя.
Из тебя воплощение получше, чем из Лэнджа.
«Это мне известно».
Но, боюсь, все же недостаточно хорошее.
Когда мы подошли к ленточной Дорожке, я насторожился, но и на этот раз никого не было видно. Мы взошли на нее и поплыли сквозь мрак, рука об руку. Чувствовалось, что ее присутствие оказывает на меня стабилизирующее воздействие; человеческий якорь, сдерживающий порывы моих невротических бурь.
«Как вы себя чувствуете?»
«Славно».
Через несколько минут мы добрались до перекрестка, свернули на другую дорожку, побольше. Этот наш маршрут был освещен лучше, тут были и другие путешественники. Еще одна пересадка, и мы отправимся в сторону переходника.
Вытащить седьмую булавку… Мысль занятная, хотя и еретическая, выпустить на волю каких-то чудищ, которых держал на цепях Лэндж в кромешной ночи своей души. За одно, мгновение мне захотелось расхохотаться, потом стало обидно, больно и немного смешно, в быстрой последовательности. Та часть меня, что была простым старым Энджелом, находила очень забавным думать о женоподобном старом Лэндже в таких романтических выражениях. Благодаря своему внешнему виду, он часто получал задание выходить на прогулки в качестве пожилого гомика, чтобы подбирать молодых людей, нуждающихся в исправлении состояния. Просто непостижимо думать о простом старом Энджеле как о сражающемся с безымянными демонами, а потом претерпевающем более чем символический акт самоубийства, чтобы установить связующее звено. Та часть меня, которой теперь стал Лэндж, почувствовала себя униженной и оскорбленной. Но границы уже начинали стираться, и меня, кем бы я ни был в конечном итоге, все это только слегка позабавило. Хорошо, что слияние внешне происходило так гладко, хотя меня интересовало, какие бури могут бушевать в большой подсознательной части моего мозга.
…Вытащить седьмую булавку — значит погубить огромную работу Лэнджа по осуществлению нашего непрерывного усилия стимулировать духовную эволюцию человеческого сознания. Я действительно ощущал некоторое напряжение, ибо то, что было Лэнджем во мне, противилось даже моим мыслям на эту тему. Однако то, что не было им, продолжало строить предположения о сущности пожертвованной части. Проблема мотылька и свечи. Личный демон Лэнджа достался мне в наследство и ему, конечно, больше всего хотелось услышать, как я выкрикиваю: «Зазас, Зазас, Насатанада, Зазас» — слова, настежь распахивающие Врата Ада…
А это я откуда взял? Либо от той части Хинкли, что стала моей, либо от Лэнджа, либо из-под седьмой булавки, решил я. Словно в ответ, до меня почти донесся голос Хинкли, цитирующий что-то из Блейка:
«Но когда нашли они хмурящегося Младенца, Ужас пронесся по всей стране. И с воплем «Младенец! Младенец родился!» они разбежались кто куда».
Я воспринял это как его ответ; зловещая метафора, относящаяся к извлечению седьмой булавки. Ему, библиотекарю, было из чего выбирать. Однако, если поразмыслить, что же это означает — одобрение или неодобрение подобного намерения? Никакого сопутствующего ощущения, позволяющего мне судить об этом, у меня не возникло. Двусмысленность, решил я, вот в чем проблема с этими гуманитариями. Я…