Я боялся, что она сделает это снова.
Поэтому я побежал в комнату Лэна. Иронично, ведь именно я потребовал за два года до этого, чтобы у нас были разные комнаты. Лэн никогда этого не хотел и стал очень мелочным.
Однако, когда я стоял в дверях, он сразу понял, что что-то не так. Он вскочил с кровати и спросил, в чем дело.
Я прошептал:
— Ничего. Можешь меня обнять?
В тот момент, когда его руки обхватили меня, я сломался. Я плакал у него на груди так долго, что, кажется, потерял сознание.
Брат держал меня в своих руках, и, хотя он не умеет успокаивать людей, он все время гладил меня по спине. Он отнес меня в свою кровать и дал мне уснуть в его объятиях.
Он прошептал:
— Скажи мне, кто сделал это с тобой, чтобы я мог прикончить его.
Тогда он впервые в жизни умолял меня.
Я не стал рассказывать ему о настоящей причине. Вместо этого я излил душу о том, как мне тяжело дается искусство, школа и внимание. Я также признался вслух, что ненавижу то, что не такой сильный, как он.
На какое-то время это сработало, но я не думаю, что он мне поверил.
Потом этап экспериментов, через который я прошел, кольнул меня в задницу, и некоторые гомофобы начали издеваться надо мной и обзывать.
Лэн думал, что срыв произошел из-за этого, а я воочию увидел, как он нацелился на них и превратил их жизнь в кошмар. По сей день ни один из них не является полноценным членом общества.
Долгое время Лэн продолжал наблюдать за мной, но я уже хорошо умел притворяться и совершенствовать свой образ.
Я перестал экспериментировать с парнями и остановился на девушках, потому что с ними я чувствовал себя как Лэн. Натуралом. С высоким сексуальным влечением. Нормальным.
Что касается Грейс, то с ней я разобрался сразу.
Она совершила ошибку, прислав мне видеозапись произошедшего с подписью: «Изучи это, и ты раскроешь свой необузданный талант».
Я сказал ей, что она должна сама сказать маме, что прекращает занятия со мной из-за работы или под любым другим предлогом, который она сможет придумать. Если она этого не сделает, я покажу маме видеозапись.
Это была ложь. Я скорее умру, чем покажу ее кому-либо.
Грейс была потрясена. Она думала, что мы вместе и что она мне нравится. Она даже сказала мне, что ей кажется, будто я использовал ее.
Я использовал ее.
Я.
Она послушалась меня, но не потому, что думала, будто виновата. Нет. Это был страх перед скандалом из-за секса с несовершеннолетним. По сей день она верит, что все было по обоюдному согласию, и часто говорит мне, что мы могли бы вернуться к «старым добрым временам».
Она ушла из моей непосредственной жизни, но никогда не покидала ее полностью, не тогда, когда мамина карьера зависела от всемогущей Грейс Брукнер. Мама так старалась, чтобы она ее заметила, и я не мог разрушить это.
Поэтому я проглотил этот нож вместе с кровью на нем и притворился, что все будет хорошо. Я подбадривал ее. Целовал в ответ. Упивался ощущением власти, которую она мне предлагала.
Мужчина не может быть изнасилован женщиной.
Это клеймо так и осталось в моей голове, хотя тошнота от того времени преследовала меня всю оставшуюся жизнь.
Мне становилось хуже, а не лучше, но я держал все под контролем. Я верил, что со мной все в порядке.
Пока Николай не вторгся в мою жизнь и не заставил меня увидеть, насколько я сломлен. Сколько бы я ни прятался, я все равно безликий и пустой.
Правда, от которой я убегал годами, восстала из пепла. Я предал ту пятнадцатилетнюю версию себя, и она восстала из пепла и превратилась в отражение в зеркале. Она стала лужей чернил и глазами, которые никогда не простят меня за то, что я ее подвел.
Николай в корне изменил меня, потому что он уничтожил ложь, которую я говорил себе годами. Я думал, что если буду убеждать себя в том, что я нормальный, честный и совершенно не подвержен влиянию прошлого, то в конце концов поверю в это. Но это оказалось несбыточной мечтой.
Быть с Николаем больно, потому что я хочу его, несмотря на ненависть к себе. Он нужен мне, чтобы я мог починить разбитые части, которые засунул в самый дальний угол своего шкафа со скелетами.
И это неправильно.
Я использую его, и как бы он ни был влюблен в меня, в конце концов это приведет к обратному результату и разрушит наши отношения.
Если я хочу удержать его, мне нужно исправить себя.
Мне нужно найти способ поговорить с пятнадцатилетним собой после того, как я так долго отталкивал, отвергал и отгораживался от него.
Мои мышцы напрягаются, а мигрень усиливается, когда я вижу женщину, ожидающую меня в коридоре.
Потребность убежать и спрятаться пульсирует во мне с такой силой, что зрение затуманивается. И все же я иду ровным шагом, заставляя себя подавить глубокую ненависть к этой женщине.
Просто подавить ее еще на несколько недель.
Эта выставка вознесет маму к неизмеримой славе, и тогда Грейс ей больше не понадобится. Вот тогда я смогу рассказать об этом родителям и Николаю. Тогда я наконец-то смогу поступить правильно по отношению к нему и своему пятнадцатилетнему «я».
— Чего ты хочешь? — спрашиваю я со вздохом, мой спокойный голос неузнаваем.
Она улыбается, и я едва не задыхаюсь от запаха ее духов.
— О, Брэн. Неужели ты всерьез собираешься отказаться от этой возможности, которая выпадает раз в жизни, из-за какого-то маленького недоразумения в прошлом?
— Недоразумения? — я стиснул зубы, все мои демоны разом вырвались наружу, и я почувствовал, как мой контроль разбивается вдребезги. — Ты только что назвала это недоразумением? Ты, блять, напала на меня, Грейс.
— Я ничего подобного не делала. Ты явно был согласен. Ты поцеловал меня в ответ и притянул к себе. Так что не стой здесь и не заявляй о нападении.
— Я сказал тебе «нет»!
— Тс-с-с, — она осматривается по сторонам. — Что это за тон? Почему ты шипишь и ведешь себя, как та игрушка в виде мальчика-хулигана, которую ты привел с собой? Ты гораздо элегантнее и утонченнее, и тебе стоит подумать о правильной компании. Этот Николай тебе не подходит…
В одно мгновение она стоит на месте, а в другое я бью ее ладонью по лицу, с грохотом ударяя головой о стену. Она смотрит на меня сквозь пальцы широко раскрытыми глазами, и впервые я вижу страх.
Она боится меня. Отлично.
— Не смей произносить его имя своим гнилым ртом. Не упоминай о нем. Не разговаривай с ним, а если увидишь его, иди в другую сторону, или, да поможет мне Бог, я убью тебя. Я ясно выразился?
Она кивает один раз, ее лицо краснеет.
Желание раздавить ее череп между пальцами ярко пылает в моей колотящейся голове, но я отпускаю ее. Потому что как я могу быть с Николаем, если меня посадят за убийство?
Она выпрямляется и смотрит на меня так, словно у меня выросло несколько голов, а затем отступает, вероятно, почувствовав исходящую от меня убийственную энергию.
Я прислоняюсь к стене, когда она уходит, но все еще не могу избавиться от гребаной мигрени, пульсирующей в голове. Может, мне не стоило возвращаться домой?