– Не очень, – признался Рудольф. Этот мальчик на самом деле здесь прав. Атеисты явно оказали свое влияние на религиозное воспитание своих детей.
– А деньги, – продолжал Билли, чуть понизив свой страстный голос, когда мимо проходила официантка. – Откуда берутся деньги на мое аристократическое дорогостоящее образование, когда Колин умер?
– Об этом тебе нечего беспокоиться, – сказал Рудольф. – Я пообещал твоей матери об этом позаботиться.
Билли злобно посмотрел на Рудольфа, словно тот только что признался ему, что вступил в заговор против него.
– Я не настолько вас люблю, дядя Рудольф, чтобы позволить себе взять у вас деньги, – вдруг откровенно признался он.
Его слова потрясли Рудольфа, но он сумел взять себя в руки и спокойно продолжал разговор. В конце концов, Билли всего четырнадцать лет, он еще совсем ребенок.
– Почему же ты меня не очень любишь? – спокойно спросил он.
– Потому что ваше место – здесь. Можете посылать сюда своего сына, а не меня.
– Ну, я не стану отвечать на эти твои слова.
– Мне жаль, что я так сказал, они у меня вырвались. Но я был с вами искренним. – На его голубых, с длинными ресницами глазах, глазах Эбботта, показались слезы.
– Благодарю за честность, – продолжал Рудольф. – Но обычно мальчишки твоего возраста умеют скрывать свои истинные чувства по отношению к своим богатым дядям.
– Ну что я здесь делаю, на другом краю страны, в то время, когда моя мать одна проливает слезы день и ночь? – вдруг вновь торопливо заговорил Билли. – Погиб такой человек, как Колин, и что мне прикажете теперь делать? Свистеть, восторженно орать на трибуне на каком-нибудь идиотском футбольном матче или слушать проповедь какого-то бойскаута в черном облачении по поводу того, как всех нас спасет Иисус? – Обильные слезы текли по его щекам, он промокал их носовым платком, продолжая говорить напористо, резко. – Если вы не заберете меня отсюда, я убегу. Я все равно буду рядом с матерью и постараюсь помочь ей как смогу.
– Ладно, больше не будем говорить об этом. Не знаю, что я смогу, но обещаю тебе обязательно что-нибудь предпринять. Так будет справедливо, как ты думаешь?
Билли с несчастным видом кивнул и, вытерев со щек слезы, спрятал платок в карман.
– Ну а теперь заканчивай свой обед. – Рудольфу не хотелось больше есть, и он только наблюдал за тем, как опорожнил стоявшую перед ним тарелку Билли, попросил принести чистую тарелку и яблочный пирог. Четырнадцать лет – все в равной степени воспринимающий возраст. Слезы, смерть, жалость, яблочный пирог, мороженое – все смешалось без горечи и стыда.
После ланча, когда они возвратились в школу, Рудольф сказал:
– Поднимись к себе в комнату. Собери чемодан. Потом спустись и жди меня в машине.
Он смотрел ему вслед, пока Билли не вошел в здание в своем опрятном воскресном костюме для выхода в церковь, потом вылез из автомобиля и пошел следом. За его спиной на подсыхающей лужайке ребята вели борьбу за мяч. Раздавались крики: «Пас мне, мяч мне!» Это была одна из сотен игр юности, в которых никогда не принимал участие Билли.
В комнате отдыха было полно ребят. Одни играли в пинг-понг, другие сражались за столиками в шахматы, третьи читали журналы, четвертые слушали репортаж о встрече «Гигантов» по транзистору. Откуда-то сверху доносился рев другого радиоприемника, передававшего народные песни. Болельщики пинг-понга вежливо расступились перед ним, человеком старше их. Через всю большую комнату он прошел к двери квартиры четы Фервезеров. Какие все славные ребята, красивые, здоровые, воспитанные и весьма довольные собой. Вот она – будущая надежда Америки! Будь он отцом, то был бы просто счастлив видеть среди них своего сына сегодня, в этот воскресный день. Но вот его племянник среди них не прижился, чувствовал, что может умереть. Его конституционное право на получение образования дало осечку.
Он позвонил в квартиру Фервезеров. Дверь ему открыл высокий, чуть сутулый мужчина с упавшей на лоб прядью волос, здоровым цветом лица и приветливой улыбкой. Какие же нервы нужно иметь, чтобы жить в доме, в котором полным-полно таких мальчишек?
– Мистер Фервезер? – осведомился Рудольф.
– Слушаю вас, – ответил тот любезно и просто.
– Мне очень не хотелось бы вас беспокоить, но не могли бы вы поговорить со мной. Это не займет много времени. Я – дядя Билли Эбботта. Я был…
– Да, да, – сказал Фервезер. Он протянул ему руку. – Жена говорила мне, что вы виделись до ланча. Прошу вас, проходите. – Он повел его по уставленному с обеих сторон книжными полками коридору в уставленную такими же полками гостиную, и как только он закрыл за ними дверь, шум и гвалт, доносящиеся из комнаты отдыха, каким-то чудесным образом стихли. Вот оно, священное убежище от беспокойной юности, огражденное от нее забором из книг. Рудольф вдруг неожиданно вспомнил Дентона. Может быть, когда профессор предлагал ему место преподавателя в колледже, такую вот жизнь наедине с книгами, он сделал неверный выбор?
Миссис Фервезер сидела на кушетке и пила кофе. Ее маленький карапуз сидел на полу, прижавшись спиной к ее ноге, листая страницы книжки с картинками. Сеттер, развалившись рядом, спокойно спал. Она улыбнулась ему, подняв чашечку с кофе в знак приветствия.
Неужели можно быть до такой степени счастливыми, подумал Рудольф, чувствуя, что завидует.
– Садитесь, прошу вас, – сказал Фервезер. – Не хотите ли чашечку кофе?
– Нет, благодарю вас. Я на минутку. – Рудольф, весь напрягшись, неуклюже сел, чувствуя себя не совсем в своей тарелке, все же он не отец, а лишь дядя Билли.
Фервезер удобно устроился на кушетке рядом с женой. На нем были теннисные тапочки с зелеными от травы пятнами и шерстяная рубашка. Видно, что он пытался выжать максимум из воскресного отдыха.
– Ну, вам удалось побеседовать по душам с Билли? – спросил он. В его голосе чувствовался приятный южный акцент выходца из омываемой океаном Вирджинии, земли, порождающей таких вот джентльменов.
– Да, мы поговорили, – сказал Рудольф. – Только, право, не знаю, к добру ли это. Мистер Фервезер, я хочу забрать Билли отсюда. По крайней мере, на несколько дней. Мне кажется, это просто необходимо.
Супруги обменялись настороженными взглядами.
– Неужели все так плохо?
– Очень плохо, на мой взгляд.
– Мы делали все, что могли, – сказал Фервезер, явно не чувствуя за собой вины.
– Я в этом не сомневаюсь, – заверил их Рудольф. – Все дело в том, что Билли – особенный ребенок. С ним кое-что произошло совсем недавно. – Интересно, знают ли Фервезеры что-нибудь о Колине Берке, слышали ли они о нем, оплакивали ли этот ушедший из жизни талант? – Сейчас нет смысла вдаваться в детали. Причины, которые называет он, могут быть простой мальчишеской фантазией, но ведь переживаемые им чувства могут оказаться и реальными, и тогда все будет ужасно.
– Значит, вы хотите забрать Билли? – спросила миссис Фервезер.
– Да.
– Когда же?
– Через десять минут.
– О боже, – воскликнула она.
– Надолго? – спокойно поинтересовался мистер Фервезер.
– Не знаю. На несколько дней. На месяц. Может, навсегда.
В комнате воцарилось неловкое молчание. Из-за окна доносился слабый голос мальчика, ведущего подсчет очков: 22, 45, 38.
Фервезер встал, подошел к столу, на котором стоял кофейник, налил себе еще чашечку.
– Вы действительно не хотите кофе, мистер Джордах?
Рудольф покачал головой.
– Через две с половиной недели начнутся рождественские каникулы, – сказал Фервезер. – А экзамены за эту четверть начинаются через несколько дней. Может быть, следует подождать до этого времени?
– Я не хотел бы сегодня уехать без Билли. Думаю, это было бы неблагоразумно, – ответил Рудольф.
– Вы разговаривали с директором школы? – спросил Фервезер.
– Нет, не разговаривал.
– Мне кажется, нужно посоветоваться прежде всего с ним, – возразил Фервезер. – По правде говоря, я не обладаю такими полномочиями…