Многие части этого предложения смехотворны.
—Конечно. Они не могли бы гордиться больше.—Еще один прилив эмоций — какого хрена? Такое ощущение, что она смотрит прямо сквозь меня своими большими зелеными глазами, видя все, что я пытался скрыть дорогими костюмами и улыбками годами, годами, черт возьми. Это вкус слова "гордый" у меня во рту. Вот что это такое. Я даже не солгал. Мой отец гордился бы мной до того момента, как обнаружил, что я поддерживаю жизнь женщин. —В конце концов, мой отец привел меня к моей первой проститутке, когда мне было двенадцать.
Бриджит в ужасе ахает, одной рукой хватаясь за край стола. Невинное создание.
—Двенадцать? Это неправильно. Это ... это жестокое обращение.
—Неужели?— Бриджит никогда не узнает, что на самом деле происходит в этом разговоре. Что кипит у меня под кожей. —Он по-своему оказывал мне услугу.
Я до сих пор вижу темные волосы той женщины. Розовое кружево ее трусиков. Тонкие линии боли на ее заднице от отцовского хлыста. Я все еще чувствую ее шею под своими руками и руку отца на своей. Я все еще чувствую ее дыхание. Насколько поверхностным это стало, насколько близко к тому, чтобы остановиться.
Бриджит, кажется, в ярости из-за меня, что является самой интересной вещью, которую я когда-либо видел. В ее глазах огонь, в выпяченной челюсти. Для меня. И она понятия не имеет, что произошло в той комнате. Никто не знает, кроме моего отца Кроноса, и воспоминания об этом гниют вместе с ним в могиле. Гнев Бриджит заряжает энергией. Мне тоже хочется это почувствовать.
— Ты не пускаешь сюда двенадцатилетних, не так ли?
Я бросаю на нее острый взгляд.
—Нет.
—Почему бы и нет?— Ее голос горячий, вызывающий. —Разве ты не окажешь им услугу?
—Это заведение только для лиц старше восемнадцати.— Я смотрю на нее еще раз, позволяя своему взгляду задержаться на ее груди, поднимающейся и опускающейся с каждым вздохом. — Тебе больше восемнадцати, не так ли?
— Да, — парирует она.
—Тогда о чем тебе беспокоиться?— Я смеюсь, затем придаю своему лицу выражение, напоминающее серьезность. —Тебя что-то беспокоит, милая? Ты можешь сказать мне, ты знаешь. Я здесь, чтобы выслушать.
— Ты придурок. — Ее ногти впиваются в скатерть. Она все испортит, если не будет осторожна.
— Очевидно.
—Я должна уйти.
Это пустая угроза, и мы оба это знаем, но все мое тело готовится заблокировать дверь.
—Тогда иди.
Я смотрю на нее так, будто мне похуй, и это не может быть дальше от истины. Забота - это не настройка по умолчанию для такого мужчины, как я. Дело не в том, что меня волнует каждая деталь ее облика, моя кожа сверхчувствительна к одежде, в которой я был весь день. Воздух между нами сгущается. Лед в моей воде звякает о стекло.
Бриджит выдыхает.
—Что я найду снаружи, если выйду?
—Клиенты прибывают ночью.—На черных машинах без опознавательных знаков. Водители будут задерживаться до тех пор, пока они здесь, кружа по улицам города. Бордель оживает с заходом солнца, а снаружи мужчины, которые наполняют мою казну, ждут прекрасной возможности войти и получить свое удовольствие.
—Чтобы я могла найти одного из них.— Теперь она задыхается, но берет себя в руки. —Я могла бы сделать то, зачем пришла сюда.
Я снова смеюсь, и она краснеет под своим румянцем.
— Ты забавная.
— Я не пытаюсь быть забавной. Я пытаюсь...
—Продать практически нетронутую киску за зарплату. Я знаю.—Я наклоняюсь вперед, как будто мы на деловой встрече. Предполагается, что это деловая встреча. —Иди. Уходи отсюда прямо сейчас, найди кого-нибудь из гостей и назови свою цену. Но когда закончишь, не приходи ко мне плакаться.
Я могу представить их так живо — слезы в ее глазах. Стыд. Это как одна из моих картин, обнаженная, чтобы я мог беспрепятственно смотреть. Но другой инстинкт с ревом
пробуждается к жизни. Никто другой не заставит ее плакать. Никто другой не заставит ее лицо покраснеть от стыда. Только я.
Бриджит прочищает горло.
— Что было бы хуже? Они или ты?
—Я.— Без колебаний, я. Я удивлен, что она вообще осмеливается задать этот вопрос. —Но есть кое-что, что можно сказать в защиту дьявола, которого ты знаешь.
—Я тебя не знаю.— Тоже верно.
Приносят ужин.
—Это к лучшему.
—Правда?— Ее язык высовывается, чтобы облизать губы, искусно покрытые помадой, которую я хочу стереть большим пальцем.
Ей лучше не знать. Намного лучше, чем альтернатива. Я беру вилку и смотрю ей в глаза. — Я не из тех, кто продается. А теперь побыстрее расскажи мне о себе побольше, Бриджит. Так будет намного легче продать тебя.
Глава 10
Бриджит
Я не могу сказать, что происходит за этими золотистыми глазами, и это расстраивает больше всего. Как может быть так сложно понять такого великолепного человека? Я хочу, чтобы в Зевсе был смысл, но он этого не делает. Я хочу, чтобы он выглядел грубым, с темными волосами, темными глазами и шрамами, но он этого не делает. Я хочу, чтобы он был добрым, но он не такой.
Это ложь. Я не уверена, хочу ли я, чтобы он был добрым. Если бы он сделал это, тогда то, что он сказал, было бы правдой — я совсем его не знаю. Но я знаю. Я знаю его рот на моем и между моих ног, и я знаю, какие ощущения ощущают его руки. Я знаю, как он смотрит на меня. Это не ерунда.
Я продолжаю говорить себе, что это не ерунда, на протяжении всего ужина. Официант убирает мою тарелку прежде, чем я заканчиваю, и тогда Зевс встает, возвышаясь над столом.
— Пойдем со мной, милая. Уже время.
— Время для чего? — Мое сердце подступает к горлу и бьется там. Он не может иметь в виду, что пришло время заняться клиентом. Заняться клиентом — это клинический способ выразить это. Позволить мужчине трахнуть меня за деньги. Раздвинь мои ноги для этого мужчины. Я не могу этого сделать. От этой мысли у меня кружится голова. — Я думал, ты сказал ...
—Ты будешь нравиться мужчинам больше, если будешь красивой, уступчивой и молчаливой, — комментирует он, направляясь к двери. Он такой высокий, что мне приходится спешить, чтобы не отстать от него, из-за чего я шатаюсь на высоких каблуках. Другие девушки нарядили меня как одну из них. В них я выглядела элегантной и знающей, но мои шаги не были элегантными.
Я теряю счет поворотам, а он не замедляет шаг, чтобы дать мне сориентироваться. Он даже не смотрит на меня. Зевс идет прямо к огромной темной двери, возвышающейся посреди стены, выкрашенной темно-зеленой краской и в позолоченных рамах. Открывает ее. Проходит сквозь. В последний момент он хватает меня за локоть и тянет за собой, удерживая рядом с собой. Это мимолетное прикосновение, как будто я обожгла его.