– Полиция может ошибаться. Большинство местных патрульных – просто глупые лентяи, не захотевшие остаться на родительских фермах. Или просто зарываются.
– Может быть, но здесь, похоже, не возникает никаких вопросов. Кроме того, Роберт р а с с к а з а л Артуру – признался во всем. Вот почему Артур должен был изъять рапорт из дела. Он скрыл все, что случилось, ради Роберта.
Миссис Баннермэн закрыла глаза. Когда она открыла их вновь, то взгляд ее был направлен не на Алексу, а словно устремлен в далекое прошлое.
– Быть главой семьи – нелегкая задача, – сказала она. – Артур, должно быть, считал, будто поступает правильно, но, конечно, ошибался – он поступал просто ц е л е с о о б р а з н о. И он не сказал мне, а это было глупее всего.
– Возможно, он не смог.
Легкий вздох. – Возможно. Возможно, я слишком много от него требовала.
– И вы никогда не догадывались?
– Конечно, нет, – фыркнула миссис Баннермэн. Затем помолчала. – У меня было сильное подозрение, будто от меня ч т о-т о скрывают, если уж быть совершенно честной, но я не знала, что. – она снова вздохнула. – Может быть, не хотела знать.
Она бросила на Алексу резкий взгляд.
– Трагедия в том, что пострадала память о бедном Джоне. Все эти годы мы жили с тем, что он совершил, а теперь вы утверждаете, что он ни в чем не виноват.
– И вы все обвиняли Артура за ссору с ним в ту ночь.
– Да. Что за тяжкую ношу взвалил на себя Артур! И совершенно напрасно. Скрыв одну трагедию, он создал другую – множество других. Ему следовало бы довериться мне.
– И вы бы его простили?
– Я бы простила каждого, кто сказал мне правду. И для кого в душе на первом месте интересы семьи.
– И Роберта?
– Я очень люблю Роберта, но Джон стоил двоих таких, как он. В любом случае Роберт редко говорит правду, и думает только о себе. Как ни ужасны эти известия, к сожалению, должна сказать, что услышанное меня отнюдь не удивило.
– И что вы собираетесь делать с этим?
– Вопрос безусловно в том, что в ы собираетесь делать.
– Я хочу, чтобы Роберт прекратил рыться в моей личной жизни и преследовать мою семью. Последнее более важно. Я не допущу, чтобы мою мать снова потревожили. Если это случится, я использую документ против Роберта.
– Я поговорю с ним.
– Я не хочу, чтобы мы были врагами.
– Врагами? Вы имеете в виду меня или Роберта?
– Я не хочу быть ничьим врагом.
– Я сожалею о том, что случилось, но рада, что вы предпочли прийти ко мне, а не обратиться к прессе. Не могу сказать, что вы мне нравитесь, но вы вели себя разумно, и я должна ответить тем же. А это больше, чем я когда-либо говорила Артуру. Что до Роберта, не думаю, что он вас простит, но он не пойдет против моей воли.
Реакция миссис Баннермэн была значительно более разумной, чем ожидала Алекса. Впервые она ощутила, что ее привлекает эта старая женщина – гораздо сильнее, казалось бы, чем членов ее собственной семьи – но она, в конце концов, не росла в Кайаве под надзором этих пронзительных и безжалостных глаз.
– Если бы я могла бросить все это, я бы бросила, – сказала Алекса. – Завтра же. Сегодня же.
– Вы размышляли об этом?
– Постоянно.
– Но не сделали. Почему? Меня это удивляет.
– Я делаю то, что от меня хотел Артур, вот и все. Я не могу отречься от этого. Ну, могла бы. Но я так решила.
У миссис Баннермэн вырвался тихий смешок. Беглая улыбка показалась на ее лице, сделав его значительно менее устрашающим, и на много лет моложе. Алексу осенило, что миссис Баннермэн будет только уважать тех, кто сумеет оказать ей отпор, на что никто из ее родных, похоже, не был способен.
– Сказано, как одним из Алдонов, – произнесла она с явным удовольствием. – Уолден? Алдон? Интересно, нет ли здесь какого-то дальнего родства? Вот вопрос из тех, над которым старый дурень Бакстер Троубридж может корпеть целыми днями.
– Предки моего отца приехали из Швейцарии. Не думаю, что какая-то связь имеется.
– Да. – миссис Баннермэн была явно разочарована. – А вот и Роберт. – Она улыбнулась, но глаза ее остались холодны.
Роберт вошел незаметно. Он переоделся в свой обычный темно-синий костюм. Лицо его все еще оставалось смуглым, хотя он провел больше недели в Нью-Йорке поздней осенью. Может, он пользуется лампой для загара? – подумала Алекса.
Он, нагнувшись, поцеловал бабушку, пожал руку Алексе, отошел и встал перед камином, в точности, как его отец, когда входил в комнату. Дворецкий подал ему поднос с бокалом и хрустальным графинчиком ровно на две порции.
– Я сегодня долго гулял, – сказал он. – И уже позабыл, как здесь красиво. Меня не волнует, если я больше не увижу тропической растительности. Если бы президент не настаивал, я бы не вернулся в Венесуэлу.