– Их сюда положила моя секретарша, – сказал он. – Это ужасный мещанский обычай – раскладывать приглашения, как рождественские открытки, но таким образом она побуждает меня выходить в свет.
Он взял одну карточку, подержал ее на значительном расстоянии от глаз. Покачал головой с отвращением и полез в нагрудный карман за очками.
– Попечитель Рокфеллеровского института. Пятьсот долларов за место! Как вы думаете, что бы Рокфеллеры делали без чужих денег? Посвящается множественным склерозам. Половина общественной жизни в наши дни, кажется, вращается вокруг болезней. Метрополитен Музей… – Это приглашение он прочитал внимательней остальных. – Полагаю, туда можно пойти…
За дверью послышалось деликатное покашливанье.
– Пришел мистер Уолтер Ристон, сэр, – сказал дворецкий. – И несколько других джентльменов.
– Проклятые банкиры. Вели им подождать. – Он снова убрал очки в карман и вздохнул. – А я надеялся показать вам квартиру. Здесь много вещей, которые, уверен, вам бы понравились, – не то, что мои модернисты. К р а с и в ы х вещей, – фыркнул он, едва ли не с презрением. – Несколько отличных импрессионистов, прекрасная коллекция бронзы Дега. Неважно, в другой раз. Извините, что заговорил вас до смерти рассказами о своей проклятой семье. Вы – хорошая слушательница, и я воспользовался возможностью…
Ей показалось, что она упускает момент. Баннермэн снова разыгрывал экскурсовода, пытаясь, догадывалась она, поддержать дистанцию между ними.
– Нет, – сказала она. – То есть я, наверное, хорошая слушательница, но мне было действительно интересно.
– Вы говорите это не просто из вежливости?
– Я совсем не стараюсь быть вежливой. Честно.
– Вот как? – Он подвел ее к двери, затем остановился. – Значит, вас интересует семья Баннермэнов?
– Ну, она всех интересует, не так ли?
– Правда? Конечно, так. – Он взял ее за руку. – Если вы задержитесь на минутку, я покажу вам нечто гораздо более интересное, чем картины импрессионистов. – Он вынул из кармана связку ключей и отпер дверь. – Прошу вас.
– Я бы не хотела, чтобы вы из-за меня заставляли ждать мистера Ристона…
– Черт с ним, с Ристоном! Всем банкирам нужно знать, как говорить "нет" тем, кто просят займы. Теперь же все они говорят "да" каждому проклятому мелкому диктатору Третьего мира. Попомните мои слова, они еще приведут экономику к полному краху. Эти парни, Ристон и Дэвид Рокфеллер, причинили гораздо больше вреда, чем Маркс и Энгельс…– Он включил свет. – Вот! Что вы скажете?
Она вошла в маленькую комнатенку, едва ли больше чулана. Пол был покрыт потертым, грязно-коричневым линолеумом, сильно потрескавшимся и покоробившемся. Там, где он протерся насквозь, дыры бережно прикрыли заплатами, но они все равно были видны.
Стены были выкрашены желто-зеленой краской оттенка желчи. На них не было ни ковров, ни картин, ни фотографий – только выцветший календарь, громко тикавшие часы, и старинный паровой радиатор, с которого полосами отходила серебряная краска. В комнате было всего три предмета мебели – большой дубовый стол, заляпанный чернилами, расшатанное кресло и высокая вешалка. На столе была лампа с зеленым абажуром, пачка чистой промокательной бумаги, и допотопный телефон, наподобие тех, что Алекса видела в кино. Рядом со столом – погнутая железная корзина для бумаг и телеграфный аппарат под стеклянным колпаком. Это была самая безрадостная комната, какую она когда -либо видела – своего рода монашеская келья.
Баннермэн улыбнулся. Подошел к столу, слегка склонив голову, словно созерцая религиозную реликвию.
– Отец реконструировал кабинет Кира Баннермэна, – пояснил он. – Перевез его целиком с Уолл-Стрит, включая подлинные стены и пол. Вы до сих пор можете видеть следы, протертые ботинками Кира.
– Ваш отец здесь работал?
– Упаси Боже! Он бы счел святотатством сесть за стол деда.
– Здесь несколько голо, правда? Нет мебели. Где сидели посетители?
– Вот! Вы ухватили суть! Те, кто допускались к Киру, не сидели. Они с т о я л и перед его столом и произносили свои просьбы со шляпой в руках. Потом о н говорил "да" или "нет", и они уходили. Он был человеком, который не тратил зря ни слов, ни времени. Видите чистую промокашку? Каждый вечер, перед уходом, Кир всегда забирал использованную промокашку, сворачивал ее, клал в карман и уносил домой. А дома сжигал. В юности он приобрел свою первую шахту, сумев прочитать с помощью зеркала письмо своего босса, отпечатавшееся на промокашке. И он никогда не забывал урока.
Почему-то Алекса вздрогнула. В комнате было тепло, но было нечто пугающее в этом спартанском святилище человека, что некогда сидел здесь, терпеливо размышляя, уверенный в своем сознании, что его мозг работает быстрее, чем у прочих людей, неподвластный страстям и надеждам простых смертных, словно бог, не знающий любви и милосердия, подумала она.