– Когда его вызовет президент, – сухо сказал Баннермэн. – Он – посол Соединенных Штатов.
– Он, должно быть, скучает по Нью-Йорку, бедняга. И ты должен жалеть, что его нет с тобой рядом, Артур.
– Конечно. – Тон Баннермэна всякого другого заставил бы переменить тему, но Троубридж остался к нему глух.
– Отличный парень, мисс Уолден. Вот подождите, пока вы с ним встретитесь. По настоящему горячая голова, правда, Артур?
– Надеюсь, Каракас слегка ее охладит.
– Неподходящий климат, Артур, неподходящий для этого климат. Вам следовало подержать его при Сент-Джеймском дворе. Роберт бы прекрасно смотрелся в бриджах. Разумеется, надо думать, из-за развода такое назначение невозможно. Элинор, должно быть, тяжело это перенесла. Как там старушка?
– Держится вполне хорошо. При любых обстоятельствах.
– Крепка, как гвоздь. Она – восьмое чудо света. Вы ведь еще не встречались с ней, мисс Уолден? Нет? Получите массу удовольствия.
Оркестр снова заиграл, и Баннермэн почти грубо подхватил ее под руку.
– Не будем мешать тебе, Бакс. Должно, быть, другие тоже хотят поболтать с тобой.
Троубридж на прощанье салютовал им стаканом.
– Извините его, – сказал Баннермэн.– Бедный Бакстер любит сплетничать, как старуха.
– Он, кажется, любит вашего сына?
– Он – крестный отец Роберта. И всегда принимает сторону мальчика. В глазах Бакстера, у Роберта нет недостатков.
– А в ваших?
Баннермэн окинул ее холодным взглядом, – предупреждая, возможно, что она ступила на запретную почву.
– Роберт получит свой шанс, – процедил он сквозь зубы.
– Он очень похож на вас.
Все, что еще оставалось от добродушия в Баннермэне, мгновенно исчезло. Его лицо стало жестким, как скала. Это был совсем другой человек, чем тот, к которому она уже начала привыкать.
– Вы з н а е т е Роберта?
К ее удивлению он, казалось, был столь же испуган, как зол, его голос был резок, как нож. У нее было впечатление, что он отшатнулся от нее, словно животное, встретившееся с неожиданной угрозой.
– Я имела в виду – на фотографиях.
– А, – он вздохнул с явным облегчением. – Да, мы похожи. Внешне. К несчастью, д у м а е м мы по-разному.
Музыка закончилась. Баннермэн еще мгновение не отпускал ее. Последовала яркая вспышка, и он сразу отпрянул, повернувшись к фотографу с яростным выражением лица – и обнаружил, что это молодая женщина. Будь это мужчина, подумала Алекса, Баннермэн обрушил бы на него всю мощь патрицианского гнева, но с женщиной он явно не готов был иметь дело.
– Я предпочитаю, чтобы меня не фотографировали без моего разрешения, – чопорно заявил он, – если вам это еще не известно.
– Извините, мистер Баннермэн, – заявила девушка. – Я из журнала "Город и поместье". Мы хотим поместить ваш снимок. Если вы не возражаете, конечно.
Он стоял, раздумывая, засунув руки в карманы смокинга, без улыбки, выпятив подбородок.
– Хорошо, – заявил он. – Вы можете сделать только одну групповую фотографию. Первая не д о л ж н а публиковаться. Я выразился вполне ясно?
Девушка вспыхнула от злости, но как ни молода она была, но явно понимала, что Артур Баннермэн не из тех, кому стоит противоречить. Его желаниям подчинился и спутник репортерши, записывавший в блокнот имена всех, кого она сфотографировала. Он быстро подозвал нескольких человек, стоявших рядом, и выстроил их для групповой фотографии, с Баннермэном, яростно глядевшим в объектив, в центре. Алекса стояла рядом с ним, но он не смотрел на нее, когда вспыхнул блиц. Каждый, кто взглянул бы на них, решил, что они совершенно чужие друг другу. Ничто не указывало на то, что она была вместе с ним.
– Это все, – твердо сказал Баннермэн. – Благодарю вас.
Он отвернулся, чтобы не дать репортерше возможности сделать новый снимок.
– Ужасное нахальство, – пробормотал он.
– Она просто делает свою работу.
– Я взял за правило, когда выставлялся в президенты – не позволять фотографировать себя во время танцев, и не носить дурацких шляп.
Она ему не поверила. Может, он и говорил правду о своих привычках как кандидата в президенты, но здесь было совершенно ясно – он не хочет, чтоб его фотографировали, когда он танцует с н е й, или просто вместе с ней.
Что во мне такого дурного? – подумала она. Потом до нее дошло, что вопрос поставлен неверно. Что такого дурного в Артуре Баннермэне? Он что, действительно думает, что может отшвырнуть ее, притвориться, будто ее не существует, и после обмануть ее? Что вообще она о нем знает? Почти ничего. Его одиночество привлекало ее, но при всем, что ей было известно, в его жизни мог быть кто-то, кому не следовало видеть его на фотографии, танцующим с другой женщиной. Удовольствие от вечера улетучилось. Она чувствовала себя обманутой, грубо униженной, и обиженной, что он оказался не тем человеком, как она считала.