– С днем рождения, – сказала она, быстро целуя, перед тем, как сесть.
– Я почти забыл, что э т о мой день рождения, честно говоря. Шестьдесят четыре – не великий возраст в нашей семье.
Она заказала "перье" и вложила ему в руку маленькую, аккуратно запакованную коробочку. Он открыл ее с удовольствием ребенка – хотя прежде потрудился развязать ленточку, сложив ее и убрав в карман – Баннермэны не выбрасывали таких вещей. Намерен ли он использовать ленточку снова? – спросила она себя. Он вынул из коробочки маленький серебряный перочинный нож, нагнулся и поцеловал ее.
– Я буду пользоваться им, чтобы разрезать заградительные ленты, – сказал он. – Чем больше времени я провожу с юристами, тем меньше начинаю уважать законы. Большинство из них чертовски глупы.
– Ты не намекаешь на своего деверя – как его зовут? Де Витта?
– Кортланд де Витт. Я могу порассказать о нем истории, от которых у тебя волосы встанут дыбом. Нет, Кортланд– с е м е й н ы й юрист. Конечно, он серьезно исполняет свою роль – женился на моей бедной сестре так давно, что теперь думает, что р о д и л с я Баннермэном. Как это говорят французы? "Больший роялист, чем король". Он считает, что он – больше Баннермэн, чем я.
– Мне показалось, что он меня невзлюбил.
– Добро пожаловать в клуб. Ко мне он относится так же. Тридцать пять лет назад я предупреждал Элизабет, чтоб она не выходила за него замуж, и был совершенно прав. Он – плохой муж, и, хотя я не в том положении, чтобы критиковать, еще худший отец. Я относился к его сыну Эммету, как к одному из собственных детей, и Кортланд никогда не простил мне этого. Обвиняет меня в том, что мальчик сбился с пути.
– Он ведь священник, правда? Разве это значит – сбиться с пути?
– Эммет – р а д и к а ль н ы й священник. Настоящий возмутитель спокойствия, – сказал он с некоторой гордостью. Был ли он рад, что в семье имеется " возмутитель спокойствия" или просто испытывал удовольствие от того, что это, безусловно, служит для де Витта главным источником ярости и разочарования?
– Ты имеешь в виду, он как эти… как же их звали… ну те священники в шестидесятых годах, Берриганы? [26]
– Вовсе не такой, Александра, Господи помилуй! Эммет не католик – даже он не заходит так далеко. Он вполне безвреден. С моей точки зрения, большинство священников – пустозвоны. Эммет – просто пустозвон с левыми взглядами.
– Ты часто с ним видишься?
– Видеться с Эмметом? Нет, Боже избави. Я не нуждаюсь в духовном совете, и меньше всего от Эммета. А почему ты спросила?
– Ну, это не мое дело, но ты, кажется, не видишься н и с к е м из родных. То есть, ты мог бы ждать, что они соберутся на твой день рождения…
Он пожал плечами.
– Мы не близки между собой, можно сказать. Теперь уж нет.
– Я тоже больше не живу дома, но это не значит, что я забыла о дне рождения матери. Я всегда ей звоню.
– Я в этом уверен. Но возьми Сесилию. Я не думаю, что из своего лагеря для угандийских беженцев она могла бы поздравить меня с днем рождения. Там нет телефона. Патнэм? Один бог знает, где он, и что делает. И вряд ли мальчик помнит свой собственный день рождения, не говоря ужо моем. Роберт, конечно, прекрасно помнит дату моего дня рождения – он бы, вероятно, молился, чтобы он стал для меня последним, если бы был достаточно религиозен, чтобы молиться.
Она не собиралась начинать беседу о его семье, но теперь, когда это случилось, она уже не могла отвлечься.
– Ты действительно веришь, что Роберт хочет твоей смерти? – с ужасом спросила она.
– Абсолютно! – бодро ответил Баннермэн. – Давай, сделаем заказ.
Она позволила ему сделать заказ за них обоих, зная, что его вкусы в еде, как и ее собственные, более, чем в чем-либо, склонны к простому и обычному. Он бы чувствовал себя как дома за столом ее матери: суп, бифштекс, овощи, картошка с подливой – вот что нужно было ему на обед, – и обширный десерт. Феномен " правильного питания", казалось, проскользнул мимо него незамеченным.
– Это тебя не волнует?
– Я стараюсь не думать об этом. Большей частью получается.– Баннермэн изучал дымящуюся форель, затем принялся рассекать ее с хирургической точностью, на что, обнаружила она, ей трудно смотреть.
– Вы с Робертом всегда ненавидели друг друга?
– Мы вовсе не ненавидим друг друга.
– Ты сказал, он был бы счастлив, если б ты умер.
– Счастлив? Не уверен, что это верное слово. Ты должна понять, что, поскольку Роберт – мой наследник, моя смерть даст ему контроль над состоянием. Это все, чего он хочет.
– А ты хотел?
Он отложил вилку и нож.
– Извини, что я затронул эту тему. Однако, ответ будет отрицательный. Я обожал своего отца, и не хотел принимать на себя его обязанности. Роберт нисколько не обожает меня, и считает, что мог бы справляться с работой лучше меня.